Красная площадь - Юлий Дунский

Во дворе штаба дивизии Амелин подписывал какие-то, документы, положив их на планшет. Наташа стояла сбоку, смотрела на него и говорила сосредоточенно, как заклинание:

— Ты самый хороший… Лучше тебя никого нет… Ты мой самый любимый.

Амелин заметил, что губы ее шевелятся, и спросил ненужно громко (он ведь не слышал себя):

— Что, Наташа? Говори громче!

Наташа засмеялась.

— Не скажу, никогда, ни за что! — прокричала она прямо ему в ухо.

С крыльца сбежал, придерживая саблю, Кутасов. Увидев рядом с комиссаром Наташу, он остановился — будто на стенку наткнулся. Но сразу же взял себя в руки и подошел к ним обычным уверенным шагом.

— Ты умеешь с ним разговаривать… Скажи или напиши… В общем, растолкуй, — горько и размеренно сказал Кутасов, — что мы через полчаса должны ехать. Он и я… Наступление продолжается.

Начдив хмуро усмехнулся.

— Выходит, и правда — линия жизни у нас одинаковая. Никуда от этого не уйдешь.

Комиссар напряженно смотрел, стараясь понять, о чем идет разговор.

— И еще скажи ему, если хочешь, что я его беспредельно уважаю… И ничего против него не таю…

— А против меня? — спросила Наташа и попробовала улыбнуться.

Лицо у Кутасова перекосилось, под скулами выперли желваки. Он хотел сказать что-то очень жестокое и обидное — но опять совладал с собой. Молча повернулся и пошел в штаб.

В стороне от тракта был невысокий курган. С этого кургана смотрели на идущие по дороге войска начдив и комиссар. Кони под ними стояли не шелохнувшись — только ветер трепал гривы.

Шли мимо кургана пехота и кавалерия, катились обозные подводы, тачанки с пулеметами, полевые кухни. Армия двигалась на восток — бить Колчака.

На сказочном, сером в яблоках коне подскакал к кургану молодой трубач. Отвороты буденовки, как два крылышка, бились над его плечами.

Не спросившись, даже не поглядев на Кутасова с Амелиным, он поднял ввысь золотую воронку трубы — словно хотел через нее напиться небесной сини — и затрубил атаку.

По этому сигналу поле вдруг покрылось белым снегом, побежали вперед красноармейские цепи — но это наступала уже не дивизия Кутасова, а бойцы Особой Дальневосточной. Они шли громить белокитайских генералов… Это был 1929 год — но с невысокого кургана смотрели на них Кутасов и Амелин, трубил атаку трубач.

…Через желтую завесу степной азиатской пыли шли на японцев наши танки… Это было под Халкин-Голом. А с кургана глядели два неподвижных всадника, пела труба.

…«Катюши» хлестали воздух огненными плетями, низко над землей неслись краснозвездные штурмовики. Гнали фашистов бойцы Советской Армии.

С кургана по-прежнему смотрели на них начдив и комиссар — беспощадный мозг армии и ее благородное сердце. А молодой трубач трубил атаку, трубил славу, трубил победу…

Когда идет на Красной площади парад, дрожит земля от рыка моторов. Едут через площадь могучие боевые машины, и с трибун смотрят на них военачальники — маршалы, генералы… Приглядимся внимательней к одному из них, высокому, морщинистому и совсем седому. Да, это Стасов, А где Амелин?

Он тоже тут, на Красной площади. Черная мраморная доска, золотые буквы: «Амелин Дмитрий Сергеевич. 1895–1921». Совсем молодым погиб он за свою молодую республику, и прах его покоится в кремлевской стене…

Движутся мимо Мавзолея бронетранспортеры, тянутся ракеты. Идет через главную площадь страны самая могучая армия в мире.