Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945 - Ханс Тиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время от времени я проявлял любопытство, и тогда кто-то из них, находясь под сильным воздействием алкоголя, ненадолго становился откровенным и рассказывал, как кого-то из его товарищей нашли с вырезанной на животе и груди свастикой, прибитыми по одному к доске пальцами рук и ног и отрезанным языком; бедняге предстояло жить еще несколько часов. Другого обнаружили прикрученным к дереву колючей проволокой, а у ног был разложен костер. Еще кому-то в горло забивали собственные гениталии и т. д. Для постоянно полупьяных «защитников прав и порядка» слово «гуманность» больше уже ничего не значило.
Однажды ночью кто-то украл у меня мой старый добрый пистолет маузер. Я хотел и должен был найти себе что-то взамен, и единственной надеждой было подыскать что-нибудь в штабе полевой полиции. Начальник без долгих размышлений пообещал мне подыскать что-нибудь в течение дня. Однако он посоветовал мне поговорить с Василем и обсудить с ним вопрос «денежного вознаграждения». И тут же перед нами возник Василь, гетман[38] черной гвардии.
Он и некоторые его подчиненные знали о маузере, и глаза каждого разгорелись, когда я посулил высокую сумму в качестве вознаграждения. Поэтому вся компания направилась по дороге к нашей ферме[39].
Часть из этих людей блокировала все подходы туда по широкому радиусу, в то время как остальные, как стая крыс, перебегали из комнаты в комнату, тщательно их обыскивая. Мы ждали неподалеку и спокойно курили, обсуждая, кто же окажется виновным.
– Я верну ваше оружие любой ценой, – заявил кто-то, – а потом приведу сюда вора, и мы прикончим его! Мы здесь сейчас на фронте, и я буду судить за кражу оружия по нашим законам!
Я забеспокоился и стал проклинать себя за то, что наделал. Я ни за что не должен позволить отнять за этот проступок человеческую жизнь. Мне удалось вырвать невнятное обещание, что эти люди не будут заниматься поиском вора. Пистолет нашли в сене в сарае рядом с жилыми помещениями. А вор, несомненно один из моих знакомых, кто-то из тех, что пользовался сомнительной репутацией, несколько дней провел в страхе за свою жизнь.
Спустя почти три недели наша работа, как мы полагали, подошла к концу. Мы упаковали свои вещи в грузовой автомобиль и отправились на нем до ближайшей железнодорожной станции.
Дома мы оказались в самый разгар работ по сбору урожая, обогащенные новыми впечатлениями.
Прошло несколько месяцев, заполненных тяжелой работой, как потом оказалось, последней работой такого рода. Сегодня о том доме, о саде и семье, о том, что когда-то у меня был свой домашний очаг, остались лишь воспоминания. В ноябре мне пришлось пройти еще одни двухнедельные курсы в Милау (Млаве), в Польше, где нас учили действиям в противотанковой обороне. Нашими преподавателями были в основном имевшие множество наград заслуженные ветераны и специалисты по действиям на поле боя. Проведенные там дни показались мне интересными и беззаботными, настоящим отдыхом. А в это время уже не только повсюду в наших несчастных разрушенных городах постоянно рвались бомбы, но и сами фронты неизменно откатывались назад «по стратегическим соображениям». Мы видели, что все шло к полной катастрофе, и все же нам не хотелось верить, что русские пересекут границу Германии[40]. Отсылать семьи на запад нам запретили, да и это было бы неправильно и безответственно – отправлять их туда, где рвутся бомбы. К тому же это значило бы, что придется бросить свой дом и свою ферму.
Спустя многие годы я обдумывал заново то время и пришел к тем же выводам. Мы вели себя правильно[41].
Каждый день налеты на Берлин и Кассель становились все более ожесточенными, и никогда нельзя было оставаться уверенным, что твои родственники все еще живы. Связь по телефону была возможна только через военные ведомства, да и то если в момент, когда ты придешь и обратишься туда, там окажется твой хороший друг.
В первые дни января 1945 года мне снова пришла повестка. Я попытался сразу же записаться в вермахт, но мне это не удалось. А мое время было ограничено, и мне пришлось отправиться туда, куда предписывалось повесткой.
К этому времени был создан фольксштурм. Для того чтобы прибегнуть к этому последнему средству обреченных, наши вожди призвали каждого, кто все еще был способен стоять и передвигаться без посторонней помощи на своих ногах. Пришло время вступить в войну последнему контингенту немецких мужчин.
Несколько остановившихся на постой в нашем районе старших офицеров охотно согласились организовать эвакуацию моей семьи, если это будет необходимо. За пару недель до того, как я покинул свой дом, они стали частыми и желанными гостями в нем, и мы часто отправлялись вместе поохотиться. Благодаря хорошим знаниям государственного леса, где мне было дано разрешение на охоту на определенный срок, я сумел разыскать для этих людей места, где водилось большое количество косуль, несколько оленей и кабанов. Одним из тех, с кем я охотился, был командующий группой армий генерал N., а остальные принадлежали к его ближайшему окружению. Все они были прекрасными людьми. Больше мне не довелось встретить ни одного из них. Однако они сдержали свое слово, и в самый последний момент им удалось вывезти мою жену и детей в безопасное место.
В любом случае обстановка на момент моего отъезда была не лучшей. Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять, что часы неумолимо приближаются к отметке 12 и что наступает момент истины. Поэтому я мог лишь попросить двух остающихся дома мужчин, чтобы они позаботились о моей семье, а также дать им советы, как бежать отсюда, если возникнет такая необходимость. Было бессмысленно пытаться навести в делах порядок или строить планы на будущее. Все бледнело по сравнению с осознанием того, что надвигаются самые черные события.
Снова я уложил в свой рюкзак лишь самое необходимое. Лишь особенно внимательно осмотрел свой старый пистолет маузер. Потом в последний раз зашел посмотреть на мирно спящих детей и отправился прочь.
Господи боже! Что за пестрая толпа набранных с бору по сосенке людей! Неужели это и есть последнее средство Гитлера, его оружие возмездия? Особое оружие, которое, когда оно попадет на поле битвы, наконец сумеет обратить ее в нашу пользу? Мужчины всех профессий, всех слоев общества, в возрасте от семнадцати до семидесяти. Настрой у всех разный, однако никто не в настроении идти сражаться. И
