Мастер-снайпер - Стивен Хантер

— Да. Да, наверное, я...

Примерно через день он уже беседовал с бледным офицером на Унтер-ден-Айхен, где располагалась секретная штаб-квартира Административно-экономического отдела СС в Берлине.

— Рейхсфюрер очень хочет довести этот контракт до опытной разработки, расположив этот проект в Шварцвальде. Буду с вами откровенен: он считает, что «Вампир», над которым вы работали, может найти применение в сфере деятельности СС, и ему не терпится осуществить это.

— Интересно, — заметил Фольмерхаузен.

Далее офицер начал обсуждать с ним технические вопросы, показав удивительную осведомленность в истории и самой конструкции «Вампира», особенно его стыковки с STG-44. Фольмерхаузена поразило, насколько тщательно был изучен.

Горный массив на юге Германии проект этой, как ее там, WVHA — организацией, о которой до сего дня он ничего и не слышал.

— Вопрос о финансировании не стоит, — пояснил офицер. — Мы знаем, где взять достаточно денег. Наша вспомогательная организация под названием «Ostindustne GmbH» получает очень хорошую прибыль. Дешевые рабочие руки с Востока.

— Ну да, бюджет является важным фактором в таком проекте, — одобрительно кивнул Фольмерхаузен.

— Вы знаете этого парня, Реппа?

— Знаменитого героя войск СС?

— Да, именно его. Он тоже будет участвовать в этом деле. Присоединится к работе над проектом в ближайшее время. Мы дали проекту кодовое название «Нибелунги». Операция «Нибелунги».

— Что за...

— Это идея рейхсфюрера. Он любит привносить такие маленькие штрихи. Конечно, это шутка. Вы ведь понимаете?

Но Фольмерхаузен был в недоумении. Шутка?

— А теперь, господин инженер-доктор, вот что, — продолжил офицер, пододвигая к себе стопку бумаг. — Согласно полевым испытаниям, главный недостаток «Вампира»...

— Неудачный исход испытаний был запланирован С ним обращались как с кухонной утварью. Они извратили...

— Да, да, мы это знаем. Итак, с нашей точки зрения, главная проблема заключается в весе.

— А что еще можно ожидать с его батареями, изоляцией, устройством наведения, оптической системой, с возможностью преобразования энергии?

— Сколько весит «Вампир»?

Фольмерхаузен ничего не ответил. Вопрос был очень скользким.

— Семьдесят килограммов, — ответил на свой вопрос офицер. — На самой границе мобильности.

— Сильный здоровый мужчина... — Мужчина на фронте, под дождем, на холоде, голодный, уставший, не может быть сильным.

Фольмерхаузен снова промолчал. Он отвел взгляд и уставился в пространство. Показывать свой гнев перед офицером СС было небезопасно, и все же он чувствовал, что начинает сердиться.

— Господин доктор, наши требования сводятся к сорока килограммам.

Фольмерхаузен подумал, что ослышался.

— Что? Я не уверен, что...

— Сорок килограммов.

— Это безумие! Вы что, шутите? Какая нелепость!

— Это невозможно сделать?

— Вы ставите под вопрос само существование «Вампира». Ведь это не игрушка. Возможно, в будущем, когда станут доступны новые технологии миниатюризации. Но не сейчас, не...

— У вас будет три месяца. Ну, может быть, даже четыре или пять, сейчас это трудно сказать.

Фольмерхаузен чуть не вскочил со стула, но он видел, что офицер остановил на нем холодный твердый взгляд.

— Я... я не знаю, — заикаясь ответил он.

— У вас будут лучшие производственные возможности, первоклассные специалисты, зеленый свет от всех контрагентов. В вашем распоряжении будут все ресурсы СС, начиная от рейхсфюрера и ниже. Думаю, вы знаете, какая тяжесть легла на всех нас в эти дни.

— Да, но я...

— Мы готовы пройти весь этот путь до конца. Полагаем, что это станет жизненно важным для нашего фюрера, фатерланда и нашей расы. Я не представляю, как вы сможете сказать «нет» рейхсфюреру. Быть выбранным для такой работы — это высокая честь. Кульминационный момент вашей службы рейху.

Фольмерхаузен уловил в последних фразах угрозу, достаточно явную, чтобы остаться незамеченной.

— Конечно, — выдавил он наконец из себя с легкой еврейской улыбочкой. — Это большая честь.

Но в голове у него крутилось: «Что я делаю? Сорок килограммов?»

Сейчас, месяц спустя, до сорока килограммов оставалось еще десять. Все это время они проводили отбор, откидывали лишнее, шли на компромиссы, импровизировали с решениями, мучительно убирая грамм за граммом. Фольмерхаузен мог назвать почти каждый из предыдущих дней по количеству граммов, убранных тут или там, но последние десять килограммов, казалось, убрать было уже невозможно. После постоянного прогресса группа начала топтаться на месте, и к прочим беспокойствам Фольмерхаузена прибавилась еще и тревога по поводу того, заметил ли Репп их заминку или нет.

Он думал о том, что это типичный для него процесс развития карьеры. Он хорошо выполняет большую часть работы, выполняет ее блестяще, но никогда так и не получает от этого никакой реальной выгоды. И вот теперь ему снова мешали какие-то мелочи, которые невозможно контролировать.

На глаза ему навернулись горькие слезы. Казалось, что неудачи, несправедливые гонения, дурные совпадения преследуют его.

Например, какую благодарность, какое уважение он получил за уже произведенную модификацию STG-44? Он взял эффективную, добротно сделанную винтовку, хотя и с затвором и стволом ручной работы, но все же обычный автомат, и сделал из него первоклассное оружие для снайпера. Он одним ударом решил две самые насущные проблемы — шум и точность при дальнем поражении цели, открыв совершенно новую концепцию в баллистике. Поставленная задача заключалась в том, чтобы бесшумно выпустить обойму из тридцати патронов и поразить цель, находящуюся в четырехстах метрах. И это достигнуто: теперь Репп имеет свои тридцать шансов там, где раньше у него не было ничего.

А что в ответ?

Репп просто сидит, уставившись на него своими холодными глазами, и спрашивает: «Но, инженер-доктор, а какой у нас сейчас вес?»

Сегодняшнее собрание прошло не очень-то хорошо: началась резкая перебранка между группой оптиков, большинство из которых были из Мюнхенского технологического института, и группой энергетиков-аккухмуляторщиков, — эти две группы являлись естественными антагонистами в вопросе уменьшения веса. Тем временем люди из группы преобразования энергии хмуро молчали.

Казалось, что все трудности навалились как-то сразу. Фольмерхаузен почувствовал, как у него задрожали руки и ноги, когда глаза всех его сотрудников устремились к нему в ожидании ответов, подсказок, решений. А за этими глазами он, к своему ужасу, видел Реппа. Страдания Фольмерхаузена были неописуемы.

— Господа, послушайте. Я верю...

Он остановился, совершенно не представляя, о чем он хотел сказать, когда начал говорить. С ним часто такое случалось: он начинал уверенно говорить, но где-то на середине терял контроль над своими мыслями и умолкал, а идеи, которые он хотел разъяснить, исчезали. Фольмерхаузен почувствовал, что в нем растет желание убежать; это желание трепыхалось у него в груди, как живое существо.

— Думаю, — продолжил он, и конец фразы поразил его не меньше, чем всех остальных, — мне надо пойти прогуляться.

Все с изумлением уставились на него. Фольмерхаузен всегда был таким напористым, пытался решить проблему одним усилием воли, раздавить ее своей энергией, своей решительностью. В глазах некоторых подчиненных читалось подозрение, что Ганс-жид наконец-то решил посмеяться над ними.

— Это всем нам пойдет на пользу, — убежденно произнес он. — Отвлечься от проблемы на несколько часов и потом взглянуть на нее свежим взглядом. Встретимся снова в час.

Он поспешил к входным дверям и почувствовал порыв чистого весеннего ветра и тепло солнца. Весна, с удивлением подумал Фольмерхаузен. Замкнувшись в своем мире микронов, тепловых кривых и энергетических последовательностей, он потерял всякое ощущение времени и даже времен года. Теперь он заметил, как изменилось их поселение, ставшее похожим на крепость. Он чуть было не упал в траншею, которая определенно появилась здесь уже после того, как он в последний раз проходил этим путем. Фольмерхаузен обогнул укрытую мешками с песком орудийную установку и начал лавировать между заграждениями из колючей проволоки. Неужели американцы совсем близко? Внезапно это его испугало. Надо не забыть спросить у Реппа.

Но ему хотелось зеленой тишины, голубого неба и ласкового прикосновения солнца, а не этой картины войны, которая только подчеркивала его проблемы. Фольмерхаузен направился к воротам и пошел вдоль по дороге, где примерно в полутора километрах отсюда был единственный просвет в окружающем лесу. Путь туда оказался не особенно приятным: темные деревья нависали над ним, скрывали от него голубое небо, дорога извивалась среди густых зарослей, и были места, где Фольмерхаузен чувствовал себя совершенно одиноким. Казалось, что нигде не шевелится ни одно живое существо, и никакой ветерок не трогал плотно раскинувшиеся над головой ветви, которые разрезали солнце под его ногами на мелкие пятнышки. Но вот за очередным поворотом в конце этого коридора показалось желтое пятно. Фольмерхаузен почти пробежал оставшееся расстояние.