Тайны живописи - Александр Чехов

— А… Ты тут не скучай. Придумай что-нибудь.

— Что?

— Не знаю. Что-нибудь. Веселое. Человеческое. Люди — они… существа смешные и непостижимые, — Андрей улыбнулся, — Писать об этом можно бесконечно. Впрочем, что я тебе об этом говорю, ты же знаешь это лучше меня. Ты можешь придумать. Нужно только захотеть.

— Да, я знаю… Я придумаю.

— Ладно, будь!

Они крепко, по мужски, пожали друг другу руки. Оля поцеловала его коротко в щеку и прошептала на ухо:

— Береги себя. У тебя все будет хорошо!

Сквозь репродукторы пустили «Прощание славянки». Двое, мужчина и женщина, заскочили в вагон, проводница загородила их своим телом и выставила наружу красный флажок. Поезд, качнувшись назад, заскрежетал тяжело, тронулся и, постепенно ускоряясь, покатил, стуча колесами, на запад, вместе с пассажирами, багажом, хмурыми, деловитыми проводниками и машинистами. А на восток тихо, скромно, беззвучно, ничем не стуча, двинулся, растворяясь, вокзал вместе с провожающими, платками, киосками, фонарями и музыкой. Молча уплыл в синюю темноту Кремль, две сливающиеся реки, дома, мосты, светофоры, пешеходные переходы, автобусные остановки, парки и скверы, люди, весь город, отстоявший здесь чуть менее тысячи лет, познавший за это время, кажется, все — любовь и ненависть, радость и горе, смех и слезы, добро и зло, все стремительно и бесповоротно исчезало там, на диком, поросшем бескрайними лесами востоке, в темном, безмолвном, бесконечно далеком, призрачном и в то же время уничтожающе реальном, абсурдном, странном, метафизическом сне. Последними канули в загадочное ночное ничто редкие огни и окна окраин и все, пустота, ветер, летящий во мрак локомотив, остались только холодная осенняя изморось, мокрые рельсы и мелькающие мимо бетонные столбы. Люди в поезде, словно очнувшись, засуетились, заговорили одновременно, встали, принялись торопливо переодеваться, рыться в сумках, раскладывать матрасы, проводники пошли по вагонам, проверяя билеты и предлагая чай.

30

Сцена, на ней ничего нет. Звучит ненавязчивая музыка. Зал ярко освещен. Из-за кулис выходят Сергей и Таня. Сергей садится на край сцены, Таня спускается в зал.

Таня. Пожалуй, это все.

Сергей. Да, точка. Неплохо получилось.

Таня. Ну не знаю, впрочем…

Сергей. Не говори ничего. Давай просто посидим, послушаем музыку.

Пауза. На сцену, взявшись за руки, выходят Вадим и Марина. Они садятся рядом с Сергеем.

Вадим (протягивает Сергею бутылку). Пива хочешь?

Сергей. Не откажусь. Нас можно поздравить?

Вадим. Нас — можно.

Марина. Мальчики, вы были великолепны! С вами очень приятно работать.

Сергей. Грубая лесть и кошке приятна.

Марина. Нет, правда. Все было так… Я думала, ты и вправду застрелишься.

Вадим (улыбается). Я слишком люблю жизнь, Солнце мое, ты же знаешь!..

Марина (улыбается и чуть заметно кивает). Я знаю.

Таня. А дальше?

Вадим. Что?

Таня. Всегда, когда что-нибудь заканчивается, хочется спросить, что дальше.

Вадим. С героями? Не знаю.

Сергей. Жизнь, как у всех.

Таня. Счастливая?

Сергей. Нет. История может закончится хорошо или плохо, но все, что произойдет потом — это уже другая пьеса. Может быть черная, может быть белая… В конце концов счастье не может длиться вечно. Но важно не то, что будет потом, важно то, что сейчас. А сейчас…

Таня. А что сейчас? Ты считаешь, что это happy end?

Сергей. Не знаю. Счастливый конец нужен зрителям. Не нам.

Таня. А что нужно нам?

Вадим и Сергей переглядываются.

Вадим. Игра. Только игра. Игра ради игры и ничего кроме этого.

Таня. Фу, как пафосно!

Вадим (улыбается). Победа, поражение, счастливый конец, самоубийство — все это мелочи. Картинки на экране, концепции, которые зритель принимает за реальность. Поэтому они и уходят с сеанса смеясь или утирая слезы. Они принимают это кино за настоящую жизнь. Но реальность — это только игра…

Таня. Ради которой ты готов приставить пистолет к виску.

Вадим. Это только игра. Искусство быть, ничего больше.

Таня. Которая становится реальностью.

Вадим (пожимает плечами). Как всякая настоящая игра.

Таня. И все же…

Сергей. Тебя интересует финал?

Таня. Да.

Сергей. Кто-то остался с тем, что есть, и ему этого достаточно, и это можно назвать счастливым финалом, кто-то что-то изменил в своей жизни, и тогда это начало чего-то нового, новой другой пьесы, в любом случае эта история закончилась и закончилась хорошо.

Таня. Думаешь?

Сергей. Уверен.

Марина. Тогда занавес.

Вадим (соскакивает со сцены). Занавес. Всем спасибо.

Актеры, тихо разговаривая, выходят. Музыка стихает, свет в опустевшем зале тускнеет и постепенно гаснет.

31

Верхне-Волжская набережная у памятника Чкалову. Утром прошел дождь, асфальт просох, но кое-где еще блестят лужи. Небо в серых облаках, сквозь которые, однако, светит глубокая осенняя голубизна. Множество горожан, разные лица, веселые и не очень, мужчины и женщины, молодые и пожилые, дети и старики… Среди них идет Миша, идет не торопясь, прогуливаясь. Он видит Сергея в костюме рыжего клоуна, увешанного воздушными шариками, как елка игрушками, играющего с детьми. Навстречу ему едет Вадим, тоже в костюме клоуна, в рыжем парике, красной куртке и клетчатом берете, он скользит на роликовых коньках сквозь толпу, задевает Мишу плечом, останавливается, несколько секунд они смотрят друг на друга, затем идут дальше в разные стороны по своим делам. Миша смотрит на играющих, смеющихся детей, на гуляющих горожан, и на губах его — блуждающая улыбка. Постепенно разворачивается общая панорама города, реки, крыш домов, неба. Съемка ускоряется, мы видим, как стремительно заходит Солнце, темнеет, зажигаются городские огни, затем они гаснут, затем город снова окрашивается рассветной, сине-розовой дымкой.

Музыка.

Титры.

15 апреля — 5 июля 1999