Имя, которое помню - Эдриан Маршалл

Ральф уныло покосился на картину и почувствовал угрызения совести. Уже прошла почти неделя с тех пор, как он купил ее, а она по-прежнему одиноко стояла в библиотеке. Каждый раз он спускался в отцовскую галерею с таким чувством обреченности внутри, словно шел вовсе не на поиски места для новой картины, а на могилу к отцу.

Галерея подавляла его. Картины казались мертвыми, краски на них — тусклыми и безжизненными, в воздухе стоял холодный запах склепа. А Ральф тихо, чтобы не потревожить «покойников», обходил картины в поисках места для очередного «гроба».

Витборо-старший был помешан на живописи. Ральф краем уха слышал, что в юности его отец и сам порывался писать, но опыт оказался неудачным, вместо художника из отца получился прекрасный делец. Он был одним из тех, о ком говорят «из грязи — в князи». Витборо-старший не любил распространяться о своей молодости, но Ральф знал, что у отца была жена до его матери, но потом, неизвестно по каким причинам, он развелся и даже уехал из того города, где жил вместе с ней.

Коллекционированием Витборо-старший занялся еще до того, как оставил первую жену, а потом, достигнув огромного успеха на рынке ценных бумаг и сколотив серьезное состояние, принялся преумножать свою коллекцию.

Отец редко выставлял картины. Ральф помнил только две выставки, которые он устраивал. В основном он наслаждался своими сокровищами в одиночку. Для картин отец отвел огромный зал на цокольном этаже дома. Он снабдил его всеми возможными и невозможными средствами, которые поддерживали в нем необходимую температуру и защищали от посягательств грабителей.

Отец спускался в этот зал и подолгу сидел там, часами разглядывая картины, наслаждаясь тем, что составляло цель его жизни. Иногда Ральф думал, что отец может смириться с чем угодно: с одиночеством, нищетой, со смертью сына, — но только не с утратой картин. Этого бы он не перенес.

Когда Ральфу исполнилось двенадцать, отец отдал его в школу живописи, но, увы, таланта у мальчика не обнаружилось. Это ужасно расстроило Витборо-старшего и навсегда поселило в нем уверенность, что его сын совершенно ни на что не способен. Ральф подрастал, отцовская уверенность крепла, но, несмотря на это, он решил научить сына ведению дел, чему Ральф сопротивлялся изо всех сил. В конце концов, отец решил оставить его в покое. «Если бы у тебя был брат, — бросил он Ральфу, — я бы никогда не сделал тебя наследником. До сих пор не понимаю, как от меня могла родиться такая амеба!»

На смертном одре, где Ральф, как это ни странно, проливал горькие и совершенно искренние слезы, отец вытребовал с него обещание пополнять коллекцию и беречь ее до конца дней своих. «Когда твои дети вырастут, если, конечно, у такой амебы могут родиться дети, передай им мой наказ», — напоследок велел он. Ральф, знавший, что не оправдал ожиданий своего отца, из чувства вины и сыновнего долга пообещал, что сделает все, чтобы пополнить и сохранить коллекцию.

Иногда Ральф думал, что стоило бы выставить картины, показать их тем, кто по-настоящему смог бы их оценить, но, уходя из галереи, всякий раз оставлял эти мысли в ней.

После смерти отца Ральф каждый год покупал несколько картин известных художников. Вот и эта картина «модного» ирландца должна была теперь пополнить отцовскую коллекцию.

Снова покосившись на творение ирландца, Ральф вздохнул, вытащил из сейфа ключи и, аккуратно подняв картину, вышел из библиотеки.

— Мистер Ральф? — донесся до него голосок Лиз.

От неожиданности Ральф чуть не уронил картину.

— Тебе что — не спится? — проворчал он, стараясь не обращать внимания на новенький голубой пеньюар Лиз, обшитый кружевами. — Уже второй час ночи.

— Я… это самое… пошла за водичкой, а тут — какой-то шум.

— Ну и что?

— А вдруг — воры?

— Ну да, — хмыкнул Ральф. — Через окно влезли… А ты — супермен в ночной рубашке, спасешь дом от грабителей…

— А что это у вас такое? — не обратив внимания на Ральфово ехидство, поинтересовалась Лиз. — Картина?

— Догадливая… Я эту картину купил в тот день, когда ты очутилась в этом доме.

— Вы ее повесить хотите?

— Хочу.

— А можно посмотреть, как вы вешать будете? Может, я чем помогу…

— Посмотреть? — ошалело уставился на нее Ральф.

Такое предложение не поступало к нему даже от миссис Пабл. Впрочем, она была далека от живописи примерно так же, как и сам Ральф.

— Нельзя — так нельзя… — послушно пробормотала Лиз и уже собралась ретироваться, но Ральф остановил ее.

В конце концов, в этой гробнице еще не бывало никого, кроме него и рабочих, вешавших картину. А Лиз может скрасить ему этот визит.

— Пойдем, — кивнул он ей.

Спустившись на первый этаж, Ральф миновал гостиную и пошел в сторону кухни.

— Вы чего, на кухне ее повесите? — удивилась Лиз.

— Да, прямо над плитой. Сейчас все увидишь. Ты была когда-нибудь в склепах?

— Н-нет… — Голос девушки дрогнул. — А у вас тут что, и склеп имеется?

— А ты как думала? Все поколения Витборо лежат в семейном склепе… Он под домом находится, ты что, не знала?

— Н-нет…

Лиз остановилась посреди кухни. Ральф обернулся. Губы у нее тряслись так, словно она уже увидела его покойных предков, летающих в своих саванах по семейному склепу.

— Не пойду я, мистер Ральф. Я покойников ужас как боюсь… — пробормотала она, растирая руками плечи.

— Успокойся, Лиз. Нет тут никаких покойников. Я пошутил.

— Зуб даете?

— Даю. Пойдем, не бойся. — Ральф подошел к стене и прокрутил в правую сторону плафон декоративного светильника.

Стена разъехалась в разные стороны, открыв узкий проход с лестницей, ведущей вниз. Лиз даже вскрикнула от изумления.

— Это что — Сим-Сим? — оправившись от испуга, спросила она.

— Сим-Сим. Не бойся, разбойников там нет. Только будь осторожна, — предупредил Ральф, — ступеньки высокие.

Внизу их встретила железная дверь, которую Ральф открыл своим ключом.

— Добро пожаловать в семейный склеп, — усмехнулся он и, пропустив вперед все еще испуганную девушку, закрыл дверь на засов и нажал на выключатель. — Вот где я не хотел бы оказаться… даже после смерти…

— Вот это да… — охнула Лиз, когда ее глаза привыкли к свету и она смогла оглядеться.

На стенах огромного зала, подсвеченного светильниками, сделанными в виде горящих факелов, висели картины. Лиз буквально выбежала в центр зала и, раскинув руки, засмеялась счастливым смехом.

— Вот это дворец!

Хотел бы он знать, чем ее так развеселил этот склеп? Лиз напомнила ему ребенка, выбежавшего помокнуть под весенним дождем. Кто бы мог подумать, мелькнуло у Ральфа, что по этому склепу будет радостно бегать девушка в кокетливом домашнем халатике? Отца хватил бы удар, если бы он был жив… Еще бы — такое кощунство…