Ржавая Хонда (сборник) - Владимир Яценко

Депут подери! Не с самим же купцом советоваться? «Скажите, пожалуйста, можно я пересплю с вашей женой?»

– Рыжик! Уснул, что ли?

Вот дела! И вправду «уснул». Так задумался, что не заметил, как Мара очутилась рядом. Убирает с лица влагу и волосы, отжимает косу, улыбается… а я вижу себя в её глазах. И в глазах этих чудно вспыхивают и гаснут желтоватые искорки. И зрачок не круглый, а какой-то ломаный. Как вход в камеру Перехода. Интересно…

– Задумался, – пытаюсь объяснить своё состояние. – Задумался и уснул. С непривычки, значит.

Они с Еленой смеются. По-доброму. Тепло. Груди у Мары подрагивают в такт смеху, а соски от холода синие, в пупырышках и морщинках…

Из-за спины слышу предостерегающий окрик Каина. Я уже на ногах. Ко мне бежит Иван. Он тоже кричит и показывает мечом в сторону. Поворачиваю голову и понимаю, что мой вечер уже наступил: прямо на меня несётся косматое чудовище. Бесшумно, неотвратимо, стремительно. С округлых боков отваливаются крупные комья глины. «Сама из-под земли выползла? Так не бывает!»

Но у меня нет выбора: «переламываю» дубинку и мчусь навстречу химере.

Плана, как выкарабкаться из этой переделки, пока нет. Но в том, что он вот-вот появится, не сомневаюсь.

Тонкие ноги химеры едва удерживают тяжесть тела, а многочисленные щупальца, выглядывающие из-за головы, не кажутся длинными.

«Танец с крокодилами» – старинная ковровская игра!

Прибавляю прыти и за несколько шагов до столкновения высоко подпрыгиваю. В воздухе переворачиваюсь вниз головой и сразу оказываюсь в выигрышном положении: тварь по мере моего пролёта над ней поочерёдно поднимает хваталки, и эта последовательность позволяет без особого напряжения расправляться с её конечностями, растущими прямо из спины.

Навстречу выдвигается что-то огромное и чёрное. За ничтожный миг до столкновения понимаю, что это хвост химеры. Успеваю срезать метровый шип, изменив этим рисунок своего полёта, но уклониться от массивного хвоста не получается. Удар в плечо страшен. Жёсткое тело химеры наждаком разваливает бушлат, снимает кожу, рвёт в клочья мышцы.

Я вижу, как от меня разлетаются брызги крови и лоскуты одежды.

Куклой валюсь в траву. Отсюда, снизу, чудовище выглядит гигантом. Огромная нога опускается мне на голову. Откатываюсь в сторону и вскакиваю…

Нет. Не вскакиваю. И даже не шевелюсь.

В глазах – красные круги. Разумеется: ворс твари ядовит, как и всё остальное. Через истерзанное плечо яд проникает в кровь.

Вечереет… допрыгался.

Жаль, конечно. Василыч не дождётся доклада Ржавой Хонды.

Что ж. Значит, самому Петровичу доложу…

6. КАИН ГУДЛАЙ

Хорошие люди. Порядочные.

Меня подобрали, антибиотики не пожалели, ногу вылечили. Рыжего вот выхаживают. Ради него купец большой привал устроил.

– Да-да, – повторяю, – так и сказал: пока Рыжий не оклемается, дальше не полетим. А ведь до гор километров сто осталось. Леталкам – отбой пути.

Рыжий имеет бледный вид. Его волосы пострижены и уложены. Огромные глаза, когда-то напугавшие меня наглостью, сегодня смирные, как у ребёнка, – круглые и чуть пришибленные. Немудрено: мы все удивляемся, что он выжил.

Я был уверен, что это химера его клешнёй подбросила. Но когда Рыжий в полёте вниз головой посшибал у твари щупальца, изумился. О таких фокусах я не слышал. Расскажи кому – вралем сочтут. И будешь фраером по гроб жизни. Но из-за чего тварь сдохла – тоже вопрос. Иван лишь несколько раз рубанул, она и окочурилась. Все, конечно, его поздравляли. Молодец, мол, Рыжего спас.

Только Иван плечи не прямил и глаза прятал. Потому что честный. Если уж я видел, что из трёх его ударов, только один по клешне попал, то и он себе цену знает: в смерти монстра неповинен.

– Я твоей лепихе рукав починил, – пытаюсь втянуть Рыжего в беседу. – Примерил – мне впору. Давай поменяемся. Моя-то на мне мешком сидит. Неудобно. Дашь на дашь, что скажешь?

– Лепиха?

– Куртка дружинника. У тебя нутряк был отпорот. Я зашил.

– Нутряк?

– Карман. Похоже, у вас там, в деревне, с человеческой речью туго.

– Не то слово… – вздыхает дикарь. – А почему «дашь на дашь»? Насколько я понимаю, обе куртки мои.

В самом деле. Я как-то об этом не подумал.

– Бери, – видя моё замешательство, щедрит Рыжий. – Носи, Каин, на здоровье.

– А Булыга на колючку напоролся, прикинь? – Я несмело давлюсь смешком.

Грешно, конечно, радоваться чужому горю, но, если человек сам разносчик бед и неприятностей, почему не злорадствовать?

– Рукой на корме за борт взялся, чтобы на своё место в баржу запрыгнуть, а там колючка. То ли ветер закинул, то ли положил кто… Ух, как его разобрало! В кусты кинулся. Они к нему побеги тянут, а он мечом отбивается и свободной рукой листья рвёт. Как жменю насобирал – обратно. Меч выронил и давай гербарий растирать! Трёт и в глотку, ну! Так всё и схарчил. А потом скрючило его, как припадочного. Морда красная, губы фиолетовые, буркала выпучены… точно околеванец.

– Кусты те, что слева от озера? – тихо спрашивает Рыжий. – Жёлтые с фиолетовыми шариками?

– Точно! Так это он ягоды собирал? А я думал – листья.

– Ты будто радуешься…

– А то! – осторожно усмехаюсь: ни разу ещё не получилось угадать настроение дикаря. – Это же он, зараза, на тебя химеру навёл. Ну! И секты – его работа. Специалист поля! Гадёныш!

– Почему так думаешь? – со скукой в голосе спрашивает Рыжий.

Тут бы мне и заткнуться: и так болтанул лишнего. Но в такие минуты язык мне не родственник: он сам по себе, и я ему не указ.

– Потому что знаю Булыгу. Наш он, калужский. Известная личность. А Данила – его начальник. Тот самый дружинник, что в лавке Данилой представился, а потом тебя приложил…

Ох и вскинулся на этих словах Рыжий! Даже медфандр с раненого плеча соскользнул, открывая изодранную розово-красную плоть. Только Рыжему по фиг – ему пальцем на врага показали.

– Врёшь!

– Чтоб меня санитары забрали!

– Почему раньше не сказал?

– Четверо их было, – оправдываюсь, – а ты скипидарный. Порубили бы они тебя и меня с тобой под горячую руку. Потому и молчал.

Рыжий откидывается обратно на подушку, а я перевожу дух. Ну вот, храни меня Отец Небесный, будто тетиву арбалета взвёл и не порезался.

– Скипидарный?

– Вспыльчивый! Деревня…

– А сейчас почему рассказал?

– Феликс в осадке, а Иван вроде бы на нашей стороне, симпатизирует…

– А если меня грохнут, тебе отсюда не выбраться, – усмехается Рыжий.

Нечего мне ему ответить. Не хочется этого признавать, но без Хонды я раб обстоятельств. А с ним – друг и брат Полю, кум и сват ему.

– Положим, Булыга для Данилы с Иваном – такой же обратный билет.

Сказал и испугался: как-то чересчур прямо получилось. Но Рыжий меня не слышит:

– Одного не пойму, с чего он на нас взъелся?

– Точняк за своих отомстить хочет. Одёжка у нас приметная. А ты, балда, ещё и часы с убитого снял. Вдруг они корешевали?

– Кто? – не понял Рыжий.

– Данила с тем парнем, которого ты раздел.

– Вот оно что… почему же тогда от Десны сразу на Брянск не повернули?

– В том-то и дело. Я думаю, что дружинники купца пасут, хотят на его схрон глянуть. А мы так… удачным прикупом. По-любому, выздоравливай скорей, и валим отсюда…

– Сбрендил, Каин! Впервые в жизни в таких хоромах живу, – он опять приподнимается на локте. – Ты можешь леталкой управлять?

– Легко! У моего дядьки такая была. Когда-то мечтал извозом заниматься. До первой встречи с санитарами, конечно. Теперь не мечтаю. На хрен надо…

– А кто такие санитары?

Откинув покров, входит одна из жён купца. Та, что пониже, чёрненькая. На меня приветливо глянула – и к Рыжему. Мама дорогая! Как он расцвёл! В момент всё забыл: обо мне, о Даниле… и про то, что угоном леталки интересовался. Только на девицу смотрит. Глаза блестят и не по-детски сверкают.

– Здравствуй, Мария, – говорит Рыжий. – А мы тут с Каином о приятелях толкуем.

Улыбается она ему. Ласково. Фандр на плече поправляет, а Рыжий даже не морщится. Будто не рану тревожат, а по щеке гладят. И вдруг – провалиться мне на этом самом месте! – он здоровой рукой легонько её по заднице шлёпнул! Нежно так, по-хозяйски. А давалка ничуть не смутилась: только фыркнула как-то по-особенному, провела ладошкой ему по груди и присела рядом:

– Можно я с вами посижу?

– Конечно, милая, – воркует Рыжий, – тем более что это твоя комната.

Я вновь осматриваю отсек: серебряная паутина фандра светит ровно и ярко. Хамелеон настроен на слабое проникновение солнечных лучей. Но, судя по крепости паутины, опрозрачнить стену плёвое дело. Стоящая вещь! Серьёзные люди. Я это сразу понял, ещё там, в камышах. Когда они в ослепительном сиянии леталок зависли надо мной. И как точно вышли! Феликс, царствие ему небесное, успел пояснить, что они издалека нас увидели, а метили аккурат на нашу излучину – самое узкое место на реке. Только недолго я радовался. Вот как сломанный ноготь Данилы увидел и Булыгу признал, так и кончилось моё веселье.