Легендарь - Александр Селецкий

«Эх, мне бы в помощницы такую… — с внезапным сожалением подумал тот, не в силах оторвать взгляд от подружки. — Ведь пропадает зря, в редакционной-то дыре!..»

— Ну, а дальше? — заинтригованно спросил он. — Что мне дальше делать?

— Нет, — возразила секретарша, — тебе это не понравится, я чувствую. Мне кто-то говорил, это слишком сложное, аналитичное занятие. Не для писателя, короче. Понимаешь? Можно, конечно, покувыркаться на горках тройного интимария, но это… тоже не для писателя.

— А что — для писателя? — уныло спросил Крамугас. — Я, право, и не знаю…

— Ну… Ты любишь секс — обыкновенный секс? — томливо закатив глаза, прошептала секретарша. Она навалилась на него своей ампирной грудью и крепко обняла. Во лбу у нее — рядом с шишкой — призывно бился розовый треугольник — остаточный след умственных оплошностей далеких предков. — Ты еше мальчик, понимаю… Ноты любишь секс? Скажи!

— Я — секс-юниор, — пожаловался Крамугас. — И только-то. Ни в сборной не был, ни солистом, ни в ансамблях никаких… Если бы я знал, что… все так обернется… Батюшки, а какая сейчас на Бетисе-0,5 весна стоит!.. Чудо! И все влюбляются — возвышенно, изящно, благородно… И без этих вот… Конечно, интересно все, но… Может, если бы я в сборной состоял, участвовал в соревнованиях… А так…

— Я знаю, знаю, чем мы будем заниматься! — уверенно сказала секретарша, не обращая ни малейшего внимания на Крамугасово нытье. — Прямо сейчас… Как ты смотришь на утробный секс? Ведь замечательно же, правда?

— Что это такое?

— А это — когда вся утроба стонет! Стонет и поет… Нет, ты себе не представляешь!..

— Хватит! — решительно сказал Крамугас и отстранился от секретарши. — Довольно! Отчего у тебя на уме все какая-то утроба да утроба? Скучно даже… Ты бы лучше книжки почитала. Или рассказала мне стишок… Можно ведь красиво, постепенно… Поговорить о том, о сем, полюбоваться на природу, помечтать… Как все нормальные-то люди! А ты словно бешеная, право…

— Провинциал! — презрительно фыркнула секретарша, для чего-то делая дыхательные пассы. — Привык в своей глуши… Полюбоваться на природу!.. Где ты видишь?! Здесь другая жизнь: цивилизация, пойми! Чем же еще заниматься?! Сейчас все так. Это очень модно. Все по моде живут.

— Вот никогда я в это не поверю, — отозвался Крамугас. — Не может быть, чтоб все.

— Ну, есть, наверное, разные дурачки вроде тебя, но современные люди… Мода — чтобы круто жить сегодня, а не думать о разном дерьме…

— Идиотка! Шлюха! Рвань последняя! Уволю — и не возвращайся! — неожиданно раздался злобный визг откуда-то с далекой верхотуры. — Сколько раз уже твердил, чтобы не смела меня запирать!

— Вот — редактор проснулся, — моментально скисла секретарша. — Опять в уборную приспичило — весь день свою капусту жрет. И всегда он влезает… в самую серьезную минуту! Хотя… с тобой какое развлеченье! Ты же юниор… Конечно, можно было попытаться — все-таки ты мумрик ничего себе… Ну ладно. Придется ехать открывать.

Она подняла с тротуара платье и не спеша оделась, расстроенная донельзя.

Крамугас себя чувствовал пришибленно и гадко.

Для грядущего творца легенд такое просто не годилось. А что делать?!

Я — придурок, решил он, натуральный дебил! При чем тут — действительно — Бетис-0,5?! Ну, не то воспитанье получил, так чего ж теперь в бутылку лезть?!.

— Ты — насовсем? — спросил он робко.

Секретарша смерила его оценивающим взглядом и легонько усмехнулась.

Кажется, высокая надежда в ней не умерла…

— Нет, я быстро. Стой и жди меня здесь. И подумай хорошенько. Выбор — за тобой!

Крамугас сделал жест, выражающий не то согласие, не то протест, но промолчал.

— Да где ж ты, потаскуха?! — вновь раздался вопль сверху. — Я тебя уволю!

Она бросилась на мостовую, чтобы, срезав путь на несколько шагов, взбежать на нижнюю площадку подъемной спирали, на секунду обернулась, ободряюще взмахнув рукой — мол, все-все будет хорошо! — но в следующее мгновение, откуда ни возьмись, по улице с знакомым свистом пронеслась вереница мнемотакси, а когда промелькнула последняя машина, Крамугас увидел то, что осталось от нерасторопной секретарши…

Ему сделалось погано и тоскливо.

Как, может, еще никогда…

И сразу же город стал другим.

Исчезли куда-то его уличное безлюдье и жаркая истома, от которых все мешалось в голове, на тротуары выплеснулись шум и деловитость.

Город, в котором бедная секретарша так хотела веселиться, уступил место реальности, по обыкновенью суетной и оттого — до обидного скучной.

А, пропади он пропадом, этот город, вдруг подумал Крамугас, черт с ним, еще успею на его красоты насмотреться и в натуре обалдеть… Времени сейчас и вправду мало. Нечего тянуть. Полечу-ка я лучше на Пад-Борисфен-Южный. Здешней Истории удивляться…

12. Завзятый спорщик

Поскольку все по-прежнему молчали и только меж собою переглядывались, с умиленьем шмыгая носами, Фини-Глаз решительно повторил:

— Я говорю: спорить давайте. Настроение такое, хочется! А то и впрямь неинтересно.

— На что спорить-то? — осведомились въедливо из дальнего угла.

— Да на что угодно! Все равно.

— Ага, — со злорадством заметил кто-то, — про подвиги с три короба нагородил, чуть ли не песни пел, а как до дела дошло — так в кусты?! Героизмом только на спор занимаешься? Кому это нужно?

Фини-Глаз побагровел, набычившись, медленно сполз с табурета, смачно харкнул на пол и, закатав рукава, сунул под нос ближайшему же и всю дорогу помалкивавшему соседу мясистый холеный кулак.

— Убью, — мрачно, с некоторой пафосной раздумчивостью в голосе пообещал Фини-Глаз. — И буду это делать беспощадно. Ты на личности не переходи. Я ведь и озвереть могу. Понятно? Ишь, оскорблять меня надумал… Сопляк! И жена твоя не лучше… И все чады.

Сосед его, весь передернувшись от эдаких слов и сжавшись в комок, отпрянул на другой — пустовавший — табурет, испуганно икнул и со вздохом сказал:

— А вот и обознался ты, приятель. Невнимательный ты, право. Не я тебя оскорблял. Я только слушал, внимательно слушал, а оскорблять тебя, сам посуди, какой мне нынче прок? Ты же на Землю летишь, на самую Землю!.. Это ведь не шутка. Я тебя всегда уважать и любить буду. Да и не женат я, к тому же.

— Гм-ым… И то верно, — согласился, почесав в затылке, Фини-Глаз. — Извини.

— Да ладно, чего там, — послышалось со всех сторон. — Ты уж не обижайся, приятель. Ну, смолол кто-то чепуху — мало ли еще глупостей услышишь?! Забудь, дружище, не сердись… На-ка, выпей еще.

Фини-Глаз благодарно крякнул и единым духом опростал предложенный стакан киселя, после чего заметно приободрился, напыжился, щелкнул зубами и гаркнул так, что надоедливая муха, бившаяся об оконное стекло, рванулась, описала в воздухе бессильную дугу и замертво свалилась на подоконник: