Незаконнорожденная - Кэтрин Уэбб

А однажды, вскоре после случившегося, она принесла кувшин приправленного пряностями теплого молока ему в спальню, где обнаружила Джонатана в поту, задыхающимся от боли, меряющим шагами комнату, обхватив руками голову, и без конца бормочущим какую-то чепуху. Вот тогда она и услышала, как он это сказал. Услышала в первый раз и похолодела, став бесчувственной, словно ледышка. На звук разбившегося о пол кувшина прибежал кто-то из слуг. Джонатан тоже бросился к ней, обнажив зубы в неистовой ярости, вызванной нестерпимой мукой, и все на миг растворилось в хаосе борьбы. Но она слышала. Это было ясно как день. «Она мертва. О боже, она мертва». Пташка в ту ночь не спала. Даже глаз не закрыла. Длинные, наполненные пустотой часы превратили все ее страхи, все ее смятение в холодную, твердую решимость. Она знала, что Джонатан Аллейн враг.

С той ночи Пташка принялась мучить его всеми доступными средствами. Она изыскивала тысячи мелких возможностей усилить его страдания, сводить с ума, не давать покоя. Ибо зачем ему отдыхать, когда Элис похищена и ее больше нет в живых? Пташка делала все, чтобы он себя выдал. Она старалась выжать из него признание, заставить его сбросить личину. А когда Джонатан не поддавался, она не оставляла своих попыток, играя им и провоцируя его. Через несколько лет, когда он предпринял попытку покончить счеты с жизнью, у нее был шанс позволить ему умереть. Пташка могла положить всему конец, но когда момент настал, она его спасла. Остановила его. Прежде всего, смерть стала бы для него облегчением. А она не хотела позволить ему обрести покой.

Поскольку Джонатан по-прежнему спал, зажав в руке письмо Элис, Пташка вышла в вестибюль рядом с его комнатами и обнаружила, что там ее поджидает миссис Аллейн, высокая и невозмутимая. Матери Джонатана было за пятьдесят, но ее лицо хранило следы необыкновенной красоты. По ее словам, в свое время она была одной из самых знаменитых красавиц в Уэст-Кантри[21]. Пташка впервые увидела эту леди, когда той исполнилось сорок, в первые страшные недели после того, как исчезла Элис, и тогда она действительно была еще очень красива. Теперь ее синие васильковые глаза окружала сетка морщинок, и глубокие складки появились по бокам рта, который уже перестал иметь сходство с сердечком. Но ее скулы оставались гладкими и высокими, брови изящно выгнутыми, а подбородок волевым. Ее волосы прежде были темно-каштановыми или даже, скорей, цвета патоки. Теперь они поседели, и она зачесывала их назад – но так, чтобы несколько вьющихся локонов по-прежнему обрамляли лицо. Многие женщины вдвое моложе ее не были и вполовину так хороши собой. Пташка сразу присела перед ней в реверансе.

– Пташка! Почему ты наверху? Только не говори, что мой сын прогнал еще одну горничную!

– Я думаю, она пока что не ушла. Миссис Хаттон надеется уговорить ее остаться.

– Но она не хочет идти в комнаты моего сына?

– Увы, не хочет, мадам.

– Глупое создание, – вздохнула Джозефина Аллейн. – У него больное сердце, и он дурно себя чувствует. Мой сын не представляет ни для кого никакой угрозы. – На это Пташка ничего не ответила, и миссис Аллейн пристально на нее посмотрела. – Что такое, девочка? Ты выглядишь так, словно хочешь что-то сказать?

– Нет, мадам, – ответила Пташка.

– Так, значит, ты не против того, чтобы помогать моему сыну, когда другие от этого отказываются?

– Так и есть, мадам. Только…

– Говори.

– То, что у меня появились обязанности в покоях вашего сына, несколько мешает выполнять порученную работу на кухне.

– Понятно. И что ты предлагаешь? Чтобы я произвела тебя в горничные и наняла поваренка?

– Если вы не возражаете, мадам, то да. Вы не найдете другой девушки, которая годилась бы лучше меня для того, чтобы прислуживать мистеру Аллейну.

– Именно та причина, по которой он тебя устраивает, и является главным основанием, чтобы держать тебя на кухне, Пташка, – беззлобно улыбнулась миссис Аллейн. – Боюсь, ты лучше подходишь для кухни и пивоварни[22].

Пташка едва ли не наяву услышала невысказанные ею вслух мысли: «Ты подвальный крысенок. И тебя слишком много связывает с Элис».

– Однако, если ты иногда будешь выполнять дополнительную работу в верхних комнатах, это отразится на твоем жалованье. Я поговорю с миссис Хаттон.

– Спасибо, мадам.

– Хорошо. А теперь скажи, каков Джонатан сегодня утром.

– Ведет себя тихо. Не ест, и постель в эту ночь осталась нетронутой, – сообщила Пташка.

– Он… он дрожит? Ты думаешь, у него опять начались головные боли?

– Не думаю, мадам. Но сегодня он выглядит усталым.

– Ну, тогда я сейчас к нему войду, – сказала миссис Аллейн и выпрямилась, набираясь решимости. – Займись своим делом, Пташка.

«Она сама его боится», – подумала девушка и повернулась, чтобы уйти, но, сделав несколько шагов, остановилась и оглянулась. «Не упусти шанс». Рука миссис Аллейн, которую та подняла, чтобы постучать в дверь комнаты сына, замерла в воздухе.

– В чем дело? – спросила хозяйка.

– Я недавно видела мистера Уикса, торговца вином. И он просил, чтобы я вам о нем напомнила. Он недавно сыграл свадьбу и теперь просит разрешения представить вам свою молодую жену. Если, конечно, это доставит вам удовольствие.

– Ричард Уикс наконец женился? – слегка улыбнулась миссис Аллейн.

– Да, мадам.

– И его жена достойна того, чтобы с ней познакомиться?

– Она однозначно отличается самыми изысканными манерами. Возможно… гораздо лучшими, чем ее муж. Миссис Уикс поразила меня тем, что похожа на… благородную леди.

– Вот как? И чем же?

– Пожалуй, в этом вы окажетесь лучшей судьей, чем я, мадам.

– Что ж, в таком случае я хотела бы на нее взглянуть. Забавно, что он не осмелился сам попросить о встрече. Но ты можешь передать ему приглашение прийти в четверг в четыре часа, если это его устроит.

– Как прикажете, миссис Аллейн. – Пташка сделала книксен и повернулась, чтобы уйти. Ее сердце бешено колотилось.

Пташка знала, что миссис Аллейн станет ждать, пока она не отойдет на достаточное расстояние, прежде чем решится войти к сыну. Когда девушка удалилась, до нее донеслись крики и звук падения чего-то тяжелого, явно брошенного через всю комнату. Пташка спустилась на самый нижний этаж, убедилась, что горизонт чист, а затем взяла из кладовой банку с маринованными яйцами[23], засунула в мешок, в котором уже лежало довольно много подобных продуктов, и запихнула его обратно под кровать. «Четверг, в четыре». Требовалось принять меры, чтобы по возможности пронаблюдать за Джозефиной Аллейн, когда та в первый раз увидит Рейчел Уикс.

При этой мысли ее охватило беспокойство, и она почувствовала, что не в силах усидеть на месте. Внезапно Пташка поняла, что понятия не имеет, как миссис Аллейн станет себя вести, когда столкнется с женщиной, так сильно похожей на Элис, ту самую девушку, которую она винила в болезни сына. Пташка внезапно осознала, что ей необходимо вновь увидеть новоиспеченную миссис Уикс – как бы больно это ни было, как тогда, в «Голове мавра», когда ее сердце сперва чуть не выскочило из груди от радости, а потом замерло, едва стало ясно, что это вовсе не Элис. Тем не менее такое поразительное сходство казалось невероятным. Пташке ужасно хотелось снова посмотреть на эту женщину, чтобы проверить первое впечатление, говорившее, что ее лицо как две капли воды походит на тот заветный образ, память о котором постоянно ее преследовала. «А если Джозефина Аллейн придет в ярость при встрече с ней, прогонит ее из дома и откажется впускать… тогда все будет кончено еще раньше, чем начнется». Она мерила шагами покоробившийся пол в своей каморке, разворачиваясь так часто, что это вызывало головокружение. «Делу дан ход, и его теперь не остановить».

1803

День, когда ожидали приезда благодетеля Элис, выдался пасмурным. Дождь лил со свинцового неба прямыми струями, проделывая дырочки в земле, стекая по дымоходу и шипя на поленьях в камине. Возбужденная Элис без конца подбегала к кухонному окну, чтобы не пропустить его приезда, и казалась намного моложе своих семнадцати лет. Пташка заметила, что Бриджит надела свой лучший наряд и совершенно чистый передник, а Элис утром убирала свои светлые волосы с особенной тщательностью. Тусклый дневной свет переливался на ее локонах. Бриджит нашла для Пташки простое серое шерстяное платье с длинными рукавами. Девочке нравилось чувствовать, как его теплый подол касается лодыжек. А еще ей купили у торговца вразнос, который подошел прямо к их двери, подержанные туфли. Они пришлись Пташке впору, но все равно казались невыносимо тесными, и она сбрасывала их всякий раз, когда Элис на что-нибудь отвлекалась.

– Спокойнее, мисс Элис! Не надо так сильно волноваться! – посоветовала Бриджит своей подопечной.

Элис вздохнула, снова села на стул, но, едва заслышав, как лязгнули ворота, тут же подбежала к окну. Глаза ее расширились, и она поднесла руку ко рту.