Красный Элвис - Сергей Жадан

— Что это? — спросил его Иван.

— Это моих рук дело, — округло заулыбался Сева, — я разрабатывал. У нас школа, понимаешь, продолжаем, так сказать, дело отцов. Наш предыдущий зав идеологическим сектором в свое время, десять лет назад, разработал ахуенную, брат, теорию самозаменяемости капитала как такового.

— А что это? — снова спросил Иван. С недопитой бутылкой абсолюта в одной руке и недопитым лимонадом в другой он ощущал себя немного неуверенно в этом самолете, среди этих дипломатов, рядом с Севой, рядом с полузадушенной бабушкой. Он совсем растерялся и поэтому выпил снова.

— Что это? — продолжал смеяться молодец. — Это, брат, бомба, вечный двигатель. Я их всех порвал, понимаешь? Мы сейчас вводим это через бюджетный комитет. Пробьем инвестирование, сделаем откат во фракцию, а там и спонсора выпустят. Э, брат, — Сева приобнял Ивана, — только та революция чего-то стоит, которая умеет защищаться. Почитаешь потом как-нибудь, — деловито сказал он, забрал у Ивана бутылку и быстро ее допил. Иван растерянно достал дипломат, вытащил оттуда пресс-релиз и протянул Севе.

— Держи, — сказал, — а это от меня.

— Деловая документация? — с пониманием просмотрел пресс-релиз дородный Сева. — Технические характеристики?

— Там есть номер нашего факса, — объяснил ему Иван, — в случае чего, обращайтесь, милости просим.

— Эх, брат, — разочарованно сказал на это Сева, — тут же по-английски, а я ж немец, я ж с Донбасса.

— Немец?

— Ну да, — дородность молодца приобрела печальные очертания, — с четвертого класса учил, зайд берайт, иммер берайт, эс лэбэ эрнст тельман, понимаешь?

— На, держи, — Иван снова открыл дипломат и достал оттуда распечатку. — Это перевод.

— Ага, — Сева охватил пальцами распечатку, — понимаю, — с уважением сказал он, увидев схему котла.

В международном аэропорту города Будапешт Ивана накрыло. Стюардесса шла вдоль салона и отвязывала украинских дипломатов.

— Ладно, брат, — сказал Сева, — пошел я. Меня товарищи из венгерского ЦК должны встречать. Помни: самозаменяемость капитала как такового! — Он помял Ивана в дородных объятиях, боднул ногой пустую бутылку из-под абсолюта и пошел на выход. Иван пошел за ним. За Иваном потащилась недодушенная бабушка.

В Будапеште шел дождь.

В Будапеште Севу встречали цыгане. Впереди стоял цыган с гитарой, к красной рубахе у него был пришпилен красный бант, рядом стоял цыган с цымбалами, сзади перекрикивались несколько пестро одетых женщин — без инструментов, но с готовностью в любой момент подпеть. Сева увидел цыган, ага, выбросил вверх пухло сжатый кулак, камарада, эс лэбэ эрнст тельман! Цыган с бантом коснулся струн, его напарник ударил по цимбалам, все запели «Интернационал».

Сознание к Ивану вернулось на следующее утро в гостинице. Над ним стояли две женщины в строгих костюмах.

— Мистер Лихуй? — спросили они. — Хауз оф зэ дэс?

— Йа, йа, — ответил Иван и потащился в конференц-зал.

— Слушайте нас, — говорили ему по дороге женщины, — сегодня второй день конференции. Вы выступаете третьим.

— Можно четвертым? — спросил Иван.

— Нет, — жестко ответили женщины, — четвертым выступает представитель сионистов, если его выступление переставить, будет скандал.

— Если я вам тут нарыгаю, — заметил Иван, — тоже будет скандал.

— Все будет хорошо, — сказали ему на это женщины. — Где ваша презентация?

Иван молча отдал им диск.

— А тезисы? — спросили женщины.

— Да, а тезисы? — согласился с ними Иван и начал копаться в карманах нового, но уже помятого плаща.

А тезисы? А тезисы? — думал он с отчаянием, перебирая в руках авиационные билеты, таможенные декларации, рекламные буклеты гостиницы и кучу каких-то листовок. — А тезисы? Черт! — вдруг понял он, — я ж их вчера Севе подарил, на память, черт.

— Это? — нетерпеливо спросили женщины, увидев в его руках листовки, выхватили одну из них и, утратив к Ивану интерес, пошли в пресс-центр.

Иван побрел за ними. До выступления оставалось пара часов, можно было попробовать что-то сделать. И он не придумал ничего лучше, чем из пресс-центра позвонить на фирму. Трубку, как и следовало ожидать, взял дядя Гриша.

— А, малой! — зарычал он. — Долетел, курва!

— Дядя Гриша, — начал Иван, пытаясь выбирать слова из той пустоты, что образовалась у него под горлом, — дядя Гриша, вы бы не могли мне сейчас на этот номер факсом сбросить текст презентации?

— Малой, — рассерженно закричал Гриша, — ты там чо, я тебе чо?

— Ну, дядь Гриш, — заплакал Иван, — ну, очень надо!

— Ну чо ты, малой, — Гриша почувствовал серьезность ситуации, — ну ты чо, ты пойми, я тебе выслал бы этот блядский факс, но я не умею, я их только получать научился. Так что без мазы.

Иван даже попробовал поговорить с представителем сионистов. Тот приветливо улыбался Ивану и говорил по-венгерски. И тут закончил свое выступление второй докладчик. Иван утер холодный пот и пошел на сцену. Потоптался под экраном, набрал полные легкие воздуха, достал из кармана Севину листовку. Значит, что, — подумал он, — значит, так, минут пять можно будет делать вступление, поздороваться с ними, передать приветы, спеть гимн. В конце концов, можно объявить минуту молчания, это уже будет шесть минут.

Зазвучала музыка. На экране появилось изображение дружественно настроенного Иисуса, за которым шла группа мирян. Внизу готическим шрифтом высветлилось: «Хауз оф зэ дэс прэзэнтз. Вэлкам ту Юкрэйн — лэнд оф зэ готик парадайз!» В бюро переводов к делу отнеслись ответственно — Иисус действительно производил впечатление человека, который только что отдал жизнь за всех присутствующих.

— Призрак бродит по Европе! — трагическим голосом зачитал Иван первое предложение. — Призрак коммунизма!

После этого музыка оборвалась, и народ как-то затих, что ли. Зато появился первый рисунок — небольшой схематический домик, возле которого тянулась ограда со схематической колючей проволокой. Около домика росла схематическая трава, на горизонте высились неприветливые небоскребы. Внизу шли готические титры, где немецким языком говорилось о живописных уголках Харькова.

— Товарищи, — более уверенно заговорил Иван, — в условиях продолжительной политической стагнации, на фоне непрерывного обнищания рабочих масс, стремительно растущего вверх, развернул свою бурную деятельность идеологический сектор Донецкого обкома! Выпестованное заботливой партийной дисциплиной молодежное крыло ЦК держит свои двери открытыми для всех, кто болеет душой за судьбу трудового народа.

Появился рисунок номер два. На нем была изображена схематическая семья — отец, мать и дитя без определенных половых признаков. Они сидели под колючей проволокой и ели схематический ланч.

— Каждый день, — продолжил Иван, заглядывая в листовку, — не утрачивая веры и партийного сознания, становятся на защиту своих профессиональных обязанностей трудящиеся региона. Неудивительно, что инициативы идеологического сектора давно вызывают симпатию и любовь среди беднейших слоев населения.

После этого появился рисунок, на котором были изображены несколько могильщиков, прикапывающих гроб. Могильщики были схематические, а вот кресты на холмах были выдержаны в общем готическом стиле и издалека напоминали свастики. Сбоку был изображен график — стрелка решительно держалась вверху. Очевидно, это был намек на высоко поднятую планку оперативности и профессионализма.

— В отличие от других политических сил, — объяснил Иван присутствующим, — наша партия имеет четкий план общего экономического роста. Взяв на вооружение бессмертное учение Маркса-Энгельса, идеологический сектор ЦК решительно берет обязательства поднять жизненный минимум каждого отдельного гражданина, независимо от социального происхождения, профессии и вероисповедания.

Появился рисунок номер четыре, с изображенной на нем часовенкой, по бокам которой стояли схематический священник, схематические бабки-плакальщицы и схематический тамада с бокалом в руке.

— Идеологический сектор ЦК, — прокомментировал Иван, — решительно борется за улучшение экономических и социальных условий проживания рабочих масс, последовательно осуждая и выступая против таких рудиментарных проявлений темного прошлого, как религия, проституция и алкоголизм!

Вдруг на экране появилось большое, усатое и недовольное лицо Григория Лихуя. Бюро переводов, видимо, не отважилось изобразить его схематически, поэтому целый монолог об отце-ветеране располагался прямо под Гришиными усами. Иван, увидев знакомое лицо, на какое-то мгновение упал духом, но заставил себя снова заглянуть в листовку.

— Однако не следует утрачивать бдительность, — выкрикнул он в зал, глядя прежде всего на представителя сионистов. — Наглое рыло мирового империализма снова лезет на родимую землю! Для них это не просто место работы! Для них это место жесткой эксплуатации и наживы. Но господам с Уолл-стрит, сующим к нам свое рыло, — Иван решительно ткнул пальцем в сторону дяди Гриши, — хотим напомнить: не дай бог, завтра случится политическая инвазия с вашей стороны, тут мы вас и похороним — на территории, залитой кровью и по́том активистов идеологического сектора ЦК.