Симулякры и симулянты - Пётр Ореховский

— Этого я как раз и не понял. Во всяком случае, она ни разу мне об этом не говорила, а я действительно ей ничего не предлагал. Хотя, Владимир Алексеевич, теперь я задним числом осознал, что был влюблён и счастлив, а сейчас всё ещё влюблён и несчастен.

— Душевные страдания способствуют философическим настроениям.

— Этим остаётся утешаться. Перефразируя древних римлян и их авгуров, если Анна меня любила, что возможно, или не любила, что вероятно, пусть и то и другое было бы ей только на пользу, даже если сама она не видит никакой пользы во всей этой истории.

— Хорошо сказано, — Лощинин отсалютовал пивной кружкой товарищу. — У меня тоже интересный сюжет в этом году вышел. Со студентами. — И профессор пересказал Белкину свой февральский разговор с Жуковой.

— Непросто студентам с вами, уважаемый профессор. Ваше существование искажает их картину мира.

Лощинин вопросительно поднял брови.

— Ситуация-то, видите, какая: к вам даже обратиться с предложением взять деньги боятся. Поэтому действуют через деканат. Мешаете вы трогательной гармонии интересов студентов и преподавателей. Двойки можно ставить, но чтобы потом ещё и деньги не брать за пересдачу. Вы и подарки поди не берёте? Скажем, три бутылки коньяка «Хеннесси VSOP» или там сотовый телефон?

— Не беру. Раньше предлагали, теперь, впрочем, уже и не предлагают.

— Видите. Так чего вы, собственно, от них хотите?

— Как чего? Знаний.

— Неправильный ответ. Они считают, что знают достаточно и больше им не надо, вы считаете, что они не знают. Здесь нет почвы для компромисса. А ещё чего-нибудь хотите?

— Ничего. — Лощинин потряс головой, подумал. — Хотя… нет, может быть, всё-таки хочу немного уважения.

— Вот. И это — самое страшное. Вы хотите от молодых людей того, чего они в принципе не могут понять.

Они заказали шашлыки и ещё пива.

— Вы меня смутили, — сказал профессор, отпив из кружки. — Я полагал, что дело во мне как мастодонте из другой эпохи, а молодёжь. как всегда, молодёжь. Может, только более свободная — во всех смыслах свободы. И всё.

— Вы требуете от них невозможного. Уважение к человеку возникает тогда, когда другой может его понять, оценить то, что он сделал. В противном случае вместо уважения может быть только страх, смешанный с ненавистью, если этот другой их сильнее, или презрением, когда другой — слабее, но может доставить неожиданные неприятности. Вы же их пугаете. Вы им слова непонятные говорите, что само по себе неприятно, а им нужно терпеть. С другой стороны, ещё и денег не берёте. Брали бы — так вас бы боялись и презирали. А так — как с вами обращаться? Вы, Владимир Алексеевич, для студентов — стихийное бедствие. Никакого от вас спасения.

— Гиперболизируете, прямо как инженер Гарин из детского романа Алексея Толстого. Какое стихийное бедствие? Тупо зазубрили и сдали. И через две недели забыли.

— Могу вас утешить — запоминают студенты вас надолго, как пожар или наводнение. Вы остаётесь одним из самых ярких воспоминаний об учёбе в нашей академии.

— Хоть это и сомнительный комплимент, но приятно слышать.

И они выпили пива за приятность сомнений.

— Однако в этом что-то есть, экзистенция какая-то, — задумчиво продолжил Лощинин. — Солнце, пиво… не за горами лето, которое, как известно, маленькая жизнь. И я до всего этого дожил, так и не прибившись ни к какому берегу.

Хотя Татарников, который как раз мне и напоминает вот этого доброго толстого фраера под потолком, тоже прав, выдвигая тезис о невозможности существования одиноких бродячих профессоров.

— Всё так и должно быть.

— Вы говорите парадоксами. У меня как раз это «всё» не сочетается с понятием «моя жизнь».

— Правильно. Это и есть гиперреализм, как я его понимаю, — задумчиво сказал Белкин и погрустнел. — Говоря банальностями, самая красивая женщина может отдать вам только то, что у неё есть.

— Само собой.

— Однако даже самый умный мужчина может взять только то, что он чувствует. Понимаете? Только то, что у него есть внутри. В противном случае он не поймёт, что ему отдают.

— Это. это не банально.

— Понимаете? Иначе вы будете играть в шахматы, а с вами играют в поддавки. Оттого-то вы и чувствуете солнце, вкус пива, ожидание лета, что не прибились ни к какому берегу. Я вот чувствую сейчас не солнце, а тепло, не пиво, а алкоголь, не лето, а отпуск. Ощущаете разницу?

— Да.

И они долго молчали. Потом Лощинин сказал:

— Вы не поверите, но я квартиру однокомнатную построил. Сейчас отделываю. Потом вселюсь и буду обычным, нормальным профессором, каковым, собственно, и являюсь. Буду работать в академии — и в ещё одном вузе, на полставки, а третий брошу. И с женой разведусь. — Лощинин подумал и добавил — Может быть.

— Да. А я найду девушку, которая меня полюбит, и заключим мы с ней брачный контракт, по которому она не сможет претендовать на мою жилплощадь, — ответил Белкин. — И будет нам всем счастье.

И они выпили ещё пива за гармонию с окружающим миром здесь присутствующих. А потом Лощинин сказал:

— Может быть, вы и правы насчёт того, что я — лишняя деталь в Министерстве нашего образования и науки, сокращённо Минобразине, вносящая ненужный диссонанс. Я и сам, бывает, это чувствую. Но, как любят говорить ваши философские коллеги, если не удаётся переделать мир, то всегда можно изменить своё отношение к нему. В конце концов, и мир, и я — мы оба в равной степени не хотим, чтобы нас меняли или переделывали. Так что вы всё-таки преувеличиваете насчёт стихийных бедствий.

— Да бросьте, профессор, не кокетничайте. Миру нужны грозы и ураганы. И вы всем нам нужны, просто бывает трудно сказать об этом.

Лощинин и Белкин допили пиво, расплатились и пошли гулять по апрельскому Петербургу. Солнце стояло высоко, и, по оценке Белкина, до заката можно было не торопясь обойти ещё три бара, пропуская везде по кружечке за его счёт, — как сказал доцент, должен же он когда-то отблагодарить профессора за поездку на Байкал и своё знакомство с красивой, умной девушкой.

— Истина — она в вине, — напомнил Лощинин. — И мы её найдём.

И приятели отправились на дальнейшие поиски.

Примечания

1

Симулякр (от лат. $гти1о, «делать вид, притворяться») — копия, не имеющая оригинала в реальности. В современном значении слово «симулякр» введено в обиход Жаном Бодрийяром. Ранее (начиная с латинских переводов Платона) оно означало просто изображение, картинку, репрезентацию. Например, фотография — симулякр той реальности, что на ней отображена. Необязательно точное изображение, как на фотографии: картины, рисунки на песке, пересказ реальной истории своими словами — всё это симулякры. Бодрийяр ввёл понятие «гиперреальность» как развитие марксистского понятия «надстройка». Основа гиперреальности — симуляция. Единицами гиперреальности являются симулякры — знаки или несамотождественные феномены, отсылающие к чему-то другому, а потому симулятивные. Также он развил учение о трёх порядках симулякров: копии, функциональные аналоги и собственно симулякры. К третьему порядку симулякров он относил все современные феномены, включая деньги, общественное мнение и моду. Они функционируют по принципу символического обмена. Современную эпоху Бодрийяр называет эрой гиперреальности — надстройка определяет базис, труд не производит, а социализирует, представительные органы власти никого не представляют. Современную эпоху характеризует чувство утраты реальности. Последним бастионом реальности становится смерть («смерть, пожалуй, единственное, что не имеет потребительной стоимости»). На смерти основана любая власть и экономика. Но в этом случае смерть выступает не сама по себе, а как фантазм (представление). В искусстве Бодрийяр видит критическую и терапевтическую функции по возвращению реальности. (из Википедии). Здесь и далее—примечания редактора.

2

Хантингтон С. (1927–2008), один из авторов цивилизационного подхода. Относил Россию к так называемым стержневым государствам православной цивилизации, предполагая неизбежным отделение её исламских республик с одновременным союзом с другими православными государствами (см. С. Хантингтон. Столкновение цивилизаций).

3

Поппер К. (1902–1994), один из основоположников неопозитивизма. Ввёл понятие фальсифицируемости (лат. Ызиз — ложный) — необходимого условия признания теории или гипотезы научной (критерий Поппера). Представители логического позитивизма в качестве критерия демаркации науки и ненауки выдвинули принцип верификации. Поппер показал необходимость, но недостаточность этого принципа. Он предложил в качестве дополнительного критерия демаркации метод фальсифицируемости: только та теория научна, которая может быть принципиально опровергнута опытом. «Догму значения или смысла и порождаемые ею псевдопроблемы можно устранить, если в качестве критерия демаркации принять критерий фальсифицируемости, то есть, по крайней мере, асимметричной или односторонней разрешимости. Согласно этому критерию высказывания или системы высказываний содержат информацию об эмпирическом мире только в том случае, если они обладают способностью прийти в столкновение с опытом, или более точно — если их можно систематически проверять, то есть подвергнуть (в соответствии с некоторым „методологическим решением“) проверкам, результатом которых может быть их опровержение» — Поппер К. Логика и рост научного знания. Википедия, см.: тЫргйга. отд/тЫ/Поппер.