Путч будет завтра (Старинный романс) - Наг Стернин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да ты, смотрю я, философ.
Однако Юра иронию отринул.
– Я серьезно. Неужто ты об этом никогда не задумывался?
– Ни времени не было, ни желания.
– Нет, какое тело, Алексей, какое тело! – Юра провел в воздухе руками, как бы обтекая ими нечто драгоценно округлое, посмотрел на ладони и перевел на Алексея Алексеевича сияющий взгляд. – Роскошь, слова другого не подберу. И ты знаешь, она из дворян. Трахаться с дворянкой… обхихикаешься!
– Партийная дворянка, – пробурчал Алексей Алексеевич.
– Ну и что? – удивился Юра. – Ленин тоже был дворянин. И эта, как ее, Коллонтай. Феликс железный. Да мало ли. А уж темперамент, зверь-баба! Сперва, вроде бы, даже еле терпит тебя, чистый лед, зато разгорится, как с цепи, вулкан, Везувий, смерть Помпее…
– Вот что, Юра, – перебил его Алексей Алексеевич, – давай мы с тобой Надежду обсуждать больше не будем.
– Ох, извини, – пробормотал Юра, смешавшись, – я и в самом деле чего-то не того… Я идиот. Всегда сперва чего ляпну, а после подумаю. Извини.
– Чудак ты, – вздохнул Алексей Алексеевич. – Что ж передо мною-то извинятся?
Из динамиков, между тем, лилось уже томное танго. Друзья не возвращались. “Трясовальный” их кружок, видимо, самым естественным образом распался на пары, и Алексей Алексеевич – вполне очевидно – был тут даже и не третьим лишним, а седьмым.
– Ну, ладно, – сказал он, – шампанское я допил, спасибо. Пойду, пожалуй.
– Ты чего это, Алексей? Оставайся. Я еще добуду.
– Нет, пойду. Мне надо поработать. А то совсем я здесь обленился. Оборзел, можно сказать. Видал, небось, сколько салфеток неисписанных в тумбочке валяется?
Алексей Алексеевич встал и направился к выходу.
У самых дверей он носом к носу столкнулся с Надеждой.
– Уходите? – спросила она.
– Да.
– Подождите. Хоть и не белый это танец, Алексей, но я Вас приглашаю. Идемте, – и она положила руку ему на плечо. – О, да Вы прекрасно танцуете. Вот уж не ожидала от физика. Посещали школу бальных танцев?
– Нет. Родители научили. Еще в детстве.
– Вот что, Алексей. Я хотела бы перед Вами извиниться. За эту безобразную сцену. Сегодня утром.
– Вам не за что извиняться.
– Есть, – возразила она. – Ни за что, ни про что обхамила хорошего человека. Это я от неожиданности… наверное… ну, не знаю.
Танец кончился, но она все так же держала руку на плече Алексея Алексеевича и не отпускала его от себя.
– Вы все же извините меня, ага?
– Охотно. – Алексей Алексеевич выдавил из себя улыбку и, сам тому несказанно удивившись, добавил вдруг: – Тем более что грудь Ваша великолепна, и она мне действительно нравится. Очень. Покойной ночи.
Придя к себе, он попробовал работать, потом читать, потом просто слонялся из угла в угол. Вышел в лоджию, выкурил сигарету, вернулся обратно, снова попытался приняться за чтение, для чего ухватил с Юриной тумбочки нечто уж, по его, Юриному заверению, запредельно увлекательное – некую “Историю О”, нет, все было бесполезно… Да, а где же Юра – удивился он вдруг, но тут же и сообразил, где тот мог быть, чем заниматься, и так при этом на себя, любимого, разозлился, что буквально пинками погнал к постели, взашей затолкал под одеяло и даже заставил заснуть.
8
К утру ветер стих, но волны по морю гуляли огромные, так что ни о каком купании не могло быть и речи. Алексей Алексеевич забрал у Юры ракетку, заявив, что тот может найти себе занятие поинтереснее, и отправился играть в теннис. Однако по случаю плохой погоды все три корта были плотно заняты. Пришлось удовольствоваться стенкой.
Какое-то время Алексей Алексеевич с упорством маньяка лупил в нее мячом. Но вскоре поблизости появились обе любительницы тридцатилетних мужиков. Покрутившись у кортов и мгновенно сориентировавшись в ситуации, они на короткое время исчезли, вновь материализовались у стенки уже с ракетками в руках и, мило ему улыбаясь, попросили дать им урок. Поскольку Алексей Алексеевич уже видел любительницу пососать указательный палец на корте в паре с Вероникой Павловной, он сердито осведомился, какой именно урок они хотели бы у него получить, на что девчушки, глядя на него широко распахнутыми невинными глазами, невозмутимо ответствовали в том смысле, что любой, какой ему только в голову взбредет, а они на все готовы, хоть каждая по отдельности, хоть – появись у него такое желание – можно и втроем: “по кайфу так оно еще прикольнее…”
Алексею Алексеевичу пришлось срочно уступить им стенку и ретироваться, стараясь обставить свое отступление так, чтобы оно не выглядело бегством. Не зная, куда себя девать, он решил посмотреть на игру волейболистов. Игроки в санатории подобрались сильные, так что смотреть за игрой было одно удовольствие. Чтобы срезать дорогу, он пошел через рощу реликтовых сосен, где и наткнулся на сидевших за столиком друзей, по обыкновению ведших один из своих бесконечных споров, на сей раз, к счастью, не о политике.
Оппонировали друг другу, похоже, Нахапаров и Ирина, остальные то ли составляли второй эшелон, то ли были заинтересованными комментаторами. Причем, как показалось Алексею Алексеевичу, Юра и Ольга поддерживали Ирину, а Борис придерживался вооруженного нейтралитета.
– А где Надежда? – спросил он, присаживаясь рядом с Юрой.
– Представления не имею, – сердито буркнул тот. – Я ей не нянька.
– Я и не утверждал, что ревность это пережиток, – говорил, между тем, Нахапаров. – Просто я считаю ее признаком неуверенности в себе. Не в партнере, а именно в себе, в своих силах, своих, если хотите, физических кондициях.
– А почему не духовных? – спросил Борис.
– И духовных тоже, – согласился Нахапаров, – но, прежде всего, физических. Поскольку измена, – то есть, измена в отношениях между мужчиной и женщиной, я имею в виду, – находится в физической сфере.
– Не скажите, – сказал Борис.
– В физической, в физической, – настаивал Нахапаров.
– Вы все упрощаете, – горячилась Ирина, – и низводите до… я прямо даже и не знаю. А ревность – это просто рефлекс. Я люблю, значит ревную.
– Не знаю, как там насчет рефлекса, – ужом ввинтилась в разговор Ольга, – но любовь – это мое. И предмет любви мой. А собственнические чувства в человеке неистребимы. Мое, знаете ли, не троньте. Да вот давайте у Алеши спросим, у него головка светлая. А, Алеша, как Вы считаете?
– Ну, если вы хотите знать мое мнение, – пожал плечами Алексей Алексеевич, – особых разногласий во всем, что я тут услышал, пожалуй что, и нет.
– Как же так? – удивилась Ирина. – Вот даже Игорь с Борисом… они говорят совсем не одно
