Девочка в бурном море. Часть 1. Антошка - Зоя Воскресенская

Сергей Иванович, подперев лицо руками, сидит и читает сводку Совинформбюро. Все другие читают и перечитывают письма от родных.

Но вот исчезли все звуки. Антошка подняла голову. Александра Михайловна, прижав к себе Анну Федоровну, гладила ее по голове.

— Сын у нее погиб на фронте, — шепнула мама и крепко обняла Антошку.

В углу, забившись за кипы бумаг, беззвучно плакала Маргарита Ивановна — переводчица полпредства. В Калинине немцы повесили ее родных — мать, сестру.

Война пробралась в далекую маленькую советскую колонию.

Александра Михайловна зорко смотрела на людей. Она видела, что добрых вестей никто не получил. Несчастья близких, беду, обрушившуюся на Родину, особенно тяжело переносить на чужбине. Она вспомнила годы эмиграции после поражения первой революции. Газеты приносили тогда страшные вести из России о гибели соратников по революционной борьбе. Владимир Ильич всегда заботился о том, чтобы товарищи в это время были по горло заняты работой.

Сама Александра Михайловна тоже получила сегодня горестную весть: в блокированном Ленинграде погибла подруга ее юности, товарищ по партии, по борьбе. Письмо это она спрятала в самый дальний угол письменного стола, собственное горе притаила в сердце. А слезы накипают. Еще минута-другая, и всё, что накопилось за долгие тягостные дни войны, разразится в слезах. Уж очень все ушли в себя.

— Ну, дорогие товарищи, письма прочитали, с родными мысленно встретились, а теперь — за работу. Получена нота нашего правительства о злодеяниях немцев на оккупированных ими территориях. Очень важная нота. О чудовищных зверствах фашистов должны знать все. Пусть каждый швед задумается над тем, что ждет его семью, его родину, если Швеция будет втянута в войну. Гнев и еще большую ненависть вызовут советские документы в сердцах всех честных людей. Нам нужно немедленно напечатать и приготовить к рассылке двести тысяч экземпляров. Домой могут пойти те, у кого есть неотложные дела и кому надо учить уроки, например Антошка.

Антошка подняла руку, словно была в школе.

— Разрешите мне остаться!

Александра Михайловна взглянула на Елизавету Карповну и в знак согласия кивнула головой.

Неотложных дел ни у кого не нашлось.

Александра Михайловна взяла за руки Анну Федоровну и Маргариту Ивановну.

— Мне тоже нужны помощники, — сказала она, — вы пойдете со мной.

Все поняли: это Анне Федоровне и Маргарите Ивановне нужна была сейчас материнская поддержка Александры Михайловны.

Сергей Иванович расставлял людей по рабочим местам. Антошке он велел встать за ротатор. Объяснил ей, как прикрепить пробитый на пишущей машинке лист восковки на барабан. С одной стороны барабана положил стопку бумаги. Повернул выключатель. Ротатор щелкнул, барабан завертелся и, захватывая лист бумаги, прокатывал его и сбрасывал в ящик. Антошка должна была следить, чтобы равномерно поступала на восковку краска, чтобы оттиски выходили четкие, чтобы бумага ложилась ровно.

Рядом загудели еще два ротатора.

В ящик падали листы. Мелькали строчки: «Мы обвиняем… Гитлеровские захватчики убивают женщин, детей и стариков… Сжигают в печах… Уничтожают в душегубках… Разрушают древние памятники…» Перед глазами вставали страшные фотографии в витрине германского туристского бюро.

Мерно щелкают ротаторы, выбрасывая листы отпечатанной бумаги, пахнет разогретым машинным маслом, типографской краской.

За длинным столом по конвейеру собирают листы, сгибают пополам, вкладывают в конверты, наклеивают адреса, связывают в кипы, упаковывают в мешки.

У Антошки кончилась стопа чистой бумаги. Сергея Ивановича поблизости не было, она побежала в угол взять бумагу и остановилась пораженная. Прислонившись к стене, стояла одинокая деревянная нога. На ней был черный ботинок с пятнами засохшей грязи, носок, подтяжка ниже колена. Нога была ярко-желтого цвета, какие бывают у кукол. Гладко отполированная и прислоненная к стене, она наводила страх.

С сильно бьющимся сердцем Антошка взяла стопку бумаги и, прихрамывая, пошла к ротатору.

С барабана соскакивали листы, вновь и вновь мелькали слова: «Тысячи замученных, истерзанных женщин, детей и стариков вопиют о мщении…»

В мерный рабочий ритм вкралась тихая мелодия. Женщины пели, не раскрывая рта, а потом — словно плотина прорвалась, и яркий, чистый голос Елизаветы Карповны завел:

Расцветали яблони и груши,Поплыли туманы над рекой.Выходила на берег Катюша,Выходила на берег крутой…

Быстро мелькают руки над столом, медленно плывет песня.

От песни у Антошки мурашки забегали по коже, и руки так слаженно и хорошо работают, и сердце стучит громко, в такт песне.

Кончили петь. Сергей Иванович постучал костылем об пол, объявил перерыв на полчаса. На столе появился электрический чайник, в общую горку сложили бутерброды, зазвенели стаканы.

С перерывом справились за пятнадцать минут.

И снова загудели и защелкали ротаторы.

И снова зазвучала песня:

Идет война народная,Священная война…

МАЛЬЧИК С ЗАКОЛКОЙ ЗАГОВОРИЛ

Антошка ехала из школы домой на велосипеде. Сердце замирало от восторга и гордости. Все прохожие и проезжие и даже полицейские, кажется, заметили, какой у нее новенький красивый велосипед. Пять дней назад Антошке исполнилось четырнадцать лет. Гостей не приглашали — Антошка запротестовала: ей не хотелось без папы отмечать этот день. Но мама подарила ей велосипед. Правда, в Швеции этой машиной удивить кого-нибудь трудно. На велосипедах ездят все: и рабочие на работу, и домохозяйки на рынок, и старушки в церковь. Мурлыча себе под нос веселую песенку, разъезжают по городу мойщики окон с длинной раздвижной лестницей за спиной, по вечерам барышни в модных платьях, прицепив шлейф к седлу, едут на бал, а в апреле и октябре, когда истекает срок договоров на квартиру, на велосипедах перевозят мебель, нагрузив ее на прицепную площадку. На велосипедах ездят на прогулку целыми семьями. Семейная машина оснащена двумя седлами, двумя парами педалей, тремя колесами и креслицем для ребенка.

Антошка видела даже, как рано утром мальчишка ехал на велосипеде и держал за поводок оседланную лошадь. Его хозяин каждое утро совершал прогулку верхом.

Но новеньких велосипедов Антошка видела мало — все они были тусклые, пообтертые, а ее «машина» с никелированными ободами, о которые дробились солнечные лучи, конечно, должна была вызвать зависть и восхищение.

Антошка старательно одергивала юбку, скрывая забинтованные коленки, чтобы никто не догадался, какой ценой ей стоило овладеть искусством езды.

Она следила за дорогой и светофорами, ей некогда было взглянуть на небо, и только когда по промасленной и выутюженной шинами дороге запрыгали крупные капли, она поняла, что начался дождь, и быстрее заработала ногами.

Когда она въехала во двор, дождь уже лил в полную силу. Соскочив с велосипеда, Антошка задвинула его в стойку, сняла с багажника потемневший от дождя портфель. Жаль было оставлять велосипед, но не брать же его домой, когда все держат велосипеды во дворе, а у Антошки есть даже замок, которым защелкивается переднее колесо. «Никто твой велосипед не украдет, можешь быть спокойна», — заверяла ее мама.

На дворе под круглым навесом гриба укрылись ребята.

Дождь превратился в ливень. Светлые пузыри вскипали в лужах. Антошка нырнула под гриб.

— Садись сюда, — подвинулась на скамейке Ева, — и познакомься с моим сводным братом.

Со скамейки поднялся юноша. Левая рука у него была на перевязи. На загорелом лице выделялись светлые брови и глубоко сидящие серо-голубые глаза.

— Улаф, — отрекомендовался юноша.

Антошка протянула ему руку.

Наступило молчание. Малыши болтали ногами и с восторгом прислушивались, как дождь щелкал по крыше. Антошке захотелось снять ботинки, выскочить под дождь и пошлепать босиком по лужам. Но ни одному шведскому мальчишке это почему-то не приходило в голову, и они терпеливо выжидали, пока прекратится дождь.

— Наш Улаф недавно пришел из Норвегии, — шепнула Ева Антошке. — На самой границе фашист его чуть не убил, пуля попала в руку.

Улаф дернул Еву за рукав:

— Хватит тебе болтать.

Ева передернула плечами.

— А что, разве я неправду говорю? Улаф — мой названый брат.

— Почему названый? — удивилась Антошка.

— Потому что его отец вместе с моим отцом сражались в республиканской Испании и там стали побратимами. А потом отец Улафа погиб в Атлантике на норвежском судне. И Улаф, наверно, скоро улетит в Англию. В Норвегии у него немцы убили бабушку и дедушку.

У Антошки заныло сердце. Как ото просто говорится — убили… А где ее отец? Как это он борется с гитлеровцами «по своей специальности»?