Всколыхнувший мир - Глеб Голубев

Но еще интереснее и важнее были случаи, когда поразительная гармония приспособленности почему-либо нарушалась - изменялись природные условия или часть животных одного вида попадала в новую, непривычную для них среду. Тогда-то и начиналось возникновение нового вида.

Снова и снова вспоминались бойкие птички, гнездившиеся на обрывистых скалах Зачарованных островов - Галапагосов (позднее они войдут в науку как «дарвиновы вьюрки»). В первом издании «Дневника путешествия» Дарвин рассказал о них очень коротко и бегло. Но теперь он понял, что эти замечательные птички заслуживают куда большего внимания.

Какие они были все разные и как удивительно приспособлены к различным способам добывания пищи! У одних клювы были короткие и мощные, пригодные для разгрызания твердых орехов. У других - длинные и тонкие, как игла. Разгрызать такими клювами нельзя было ничего, зато очень удобно вытаскивать личинок из-под коры. А ведь все тринадцать разных видов вьюрков явно произошли когда-то от одного, возможно, даже всего от нескольких птичек, занесенных сюда бурей с материка!

Казалось бы - блестящий, бесспорный пример постепенного приспособления к менявшимся природным условиям. Но капитан Фиц-Рой, наблюдая тех же самых вьюрков, пришел к совсем иным выводам, чем его натуралист: «Это представляет, по-видимому, одно из тех изумительных проявлений заботливости Бесконечной Мудрости, благодаря которой каждое сотворенное создание приспособлено к месту, для которого оно предназначено».

Очень просто и ясно. И не так-то легко опровергнуть подобную точку зрения!

Переехав из Лондона в деревню, Дарвин все больше убеждался: вовсе не обязательно отправляться в дальние края, чтоб заметить изменчивость видов. Ее можно наблюдать на каждом пастбище или птичнике, на любой ярмарке. Каких только коров и овец не привозили на ярмарки фермеры! А что за причудливые породы собак и голубей вывели любители!

Английские селекционеры славились тогда по всему миру. Они выводили самые продуктивные породы овец, рысистых лошадей и крупного рогатого скота - и какие разные! Шотландские пони выглядели совсем крошечными рядом с тяжеловозами.

А голуби - павлины, дутыши, турманы? Неужели все эти, такие разные птицы произошли от скромных диких голубей?

Голубеводы, с которыми встречался Дарвин, уверяли, будто могут всего за три года вывести птиц с любым пером, какое пожелают. А на то, чтобы изменить по желанию форму головы или клюва, времени понадобится в два раза больше.

О каком уж божественном творении и неизменности говорить, когда селекционеры лепят любые живые формы по своему желанию с такой же легкостью, как это делал якобы господь бог из покорной глины?! («Словно они начертили мелом на стене форму, совершенную во всех отношениях, а затем придали ей жизнь».)

Люди своими делами постоянно опровергали собственные ошибочные представления, выводя породы, различавшиеся между собой сильнее, чем отдельные виды животных.

Отмечая сходство в строении, все больше открывали доказательств несомненно общего происхождения различных видов животных сравнительная анатомия и палеонтология, наука о клетке, эмбриология. И как было не задуматься: почему в скелете всех позвоночных так много общего? Потому что бог сотворил их по единому плану? Но тогда зачем он создал при этом массу явно бесполезных органов: недоразвитые кости и плавники кита, зачаточные жаберные щели у зародышей человека, потом исчезающие бесследно?

И в то же время оставалось совершенно загадочными непонятным, почему многие растения и животные так совершенны, так удивительно приспособлены к природным условиям тех мест, где они обитают. Для защитников неизменности видов, как уже говорилось, это было главным доказательством божественного творения. Как же иначе объяснить приспособленность дятла или древесной лягушки к лазанью по деревьям или семян к распространению при помощи хитроумных крючков и летучек? («Меня всегда крайне поражали такого рода приспособления, и мне казалось, что, до тех пор пока они не получат объяснения, почти бесполезно делать попытки обосновать при помощи косвенных доказательств тот факт, что виды, изменялись».)

И борьбы за существование, подмеченной не только Эразмом Дарвином, но и Декандолем, Ляйеллем и другими, ортодоксы вовсе не отрицали. Да, она существует. Ну и что? Овцы поедают траву, а человек или волки - овец, не давая им чрезмерно расплодиться. В этом тоже проявляется божья мудрость, - и нечего тут изучать. («Это напоминает мне одного испанца, которому я рассказал, что пытаюсь установить, как образовались Кордильеры, и который ответил мне, что это бесполезно, потому что «бог сделал их»...»)

Только Чарлз Дарвин впервые увидел в этой борьбе движущую силу эволюции и удивительного совершенствования. Но ему будет нелегко доказать свою правоту.

А пока защитники неизменности видов успешно отражали все попытки прорвать их древние укрепления. Успехи селекционеров решительно ничего не доказывают, уверяли они. Было бы глупо их отрицать, но какое это имеет отношение к изменению видов? Никакого. Улучшением породы люди занимались испокон веков - по воле божьей. Но разве кто-нибудь когда видел, чтобы при этом голубь превратился в курицу или упрямая ослица в горячего рысака? В результате селекционной работы появляются новые породы, но не виды. Приведите нам вообще хоть один пример того, как один вид превращается в другой, требовали ортодоксы. Ведь при этом должны быть переходные формы - где они?

Вопросы были каверзные. Мы знаем, как попытался объяснить приспособленность животных и растений, вызывая общие насмешки, Ламарк: их стремлением к совершенству. Но какое могло быть стремление к совершенству у растений, да еще проявиться в виде шипов и колючек?! («Насекомые, которые никогда не видят своих яиц (а растения - своих семян), хотят, чтобы они имели особую форму, позволяющую им прикрепляться к определенным предметам!»)

От другой же, главной загадки Ламарк попросту отмахнулся. Он часто ссылался на черты сходства между видами, доказывая общность их происхождения. А не имеют они переходных форм просто потому, уверял он, что такими их создала мудрая природа - видимо, для удобства классификации, чтобы ученые не путались.

Ламарка по праву считают создателем наиболее глубокой эволюционной теории до Дарвина. Он продвинулся дальше всех в правильном направлении. На все трудные вопросы даст убедительные ответы лишь Дарвин. Но и ему это удалось далеко не сразу. Научная честность - одно из главных его достоинств - требовала сто, тысячу раз проверить и тщательно взвесить каждую мысль, прежде чем ее обнародовать.