За земными вратами - Генри Каттнер

Около трехсот лет назад, когда в нашем мире происходила колонизация Америки, Шекспир бражничал в таверне "Русалка", а восточная Европа по частям переходила в руки турок, в Малеско произошла мировая революция. Тогда жрецы впервые оказались перед лицом реальной опасности.

Мир Малеско меньше, чем наш. Значительную его часть занимают океан и необжитые земли. Но в те дни все населенные континенты захлестнула волна терроризма: простые люди обезумели и дали волю своим чувствам. Они не хотели быть благоразумными - им этого никогда не позволяли.

Представлений о самоконтроле у них было не больше, чем у рассерженных детей, потому что их сознанию никогда не доверяли. И, дойдя до дикого состояния, они установили царство террора по всему Малеско, вымещая злобу и разочарование друг на друге, если под рукой не оказывалось жрецов.

Произошло именно то, чего и следовало ожидать (вспомните Французскую революцию) - пятно позора легло на историю Малеско. Конечно, ответственность за все это несло духовенство, но оно без труда сумело переложить ее на революционеров.

И жрецы, как обычно, нашли ловкий способ успокоить народ. То же самое было и в Египте. Глубокое социальное противоречие было умело переведено в религиозную плоскость и без труда разрешено в пределах реального человеческого бытия. Не произойди это в Египте, вы бы вряд ли поверили, что такое возможно вне страниц романа.

Жрецы просто пообещали людям, что если они будут хорошо себя вести и отправятся по домам, то могут надеяться увидеть Рай после смерти. Это сработало. Египтяне безропотно приняли культ Осириса и продолжили строительство пирамид. Малескианцы впряглись в тяжкое ярмо, предложенное духовенством, и уверовали в Нью-Йорк как свой грядущий Рай.

В этот момент рассказа я подавился ужином, и Кориоулу пришлось похлопать меня по спине. Это напомнило ему какой-то анекдот, и он собрался было его рассказать, но я воспротивился.

- Продолжайте, - настаивал я. - Мне хочется побольше узнать о Рае.

Кориоул ел яйцо, которому голубой узор на скорлупе придавал праздничный, пасхальный вид. Очевидно, скорлупа была тоже съедобна. Кориоул хрустел ею так, что у меня по коже бегали мурашки.

- Вы уверены, - с хрустом спросил он, - что никто в вашем мире не знает о Малеско? Мы ведь с самого начала знали о Земле. Брешь между нашими мирами поначалу была невелика. Жрецы, ясновидящие, прорицатели и им подобные легко устанавливали контакт. Мы точно выяснили, что произошло в те незапамятные времена. Жрецы не переставая твердят людям, что Земля пошла по правильному пути, а мы - по неправильному и понесем наказание за свои грехи.

Он окунул остатки яйца в сахар и отправил себе в рот.

- Буква "А", - сказал Кориоул, - это символ изменчивых миров. Я полагаю, вы заметили ее в городе. Когда жрецы говорят о Нью-Йорке, они делают такой знак, складывая большой и указательный пальцы вот так. Вершина буквы символизирует точку раскола между Малеско и Землей. Две расходящиеся внизу вертикальные черты изображают разные пути наших миров. А поперечная черта - это мост, по которому праведники переходят в Рай. Этим мостом воспользовались вы, Клиа и Джиммертон, чтобы попасть в Малеско.

Он неожиданно улыбнулся:

- Вы хотите увидеть Рай?

- Хотелось бы.

Кориоул поднялся, стряхивая крошки со своего оранжевого полотенца, и, подойдя к экрану, покрутил одну из ручек с позолоченными цифрами.

На экране появилась большая светящаяся буква "А". Когда она исчезла, зазвучал какой-то текст, который произносился нараспев под торжественную музыку. Я не понял, о чем шла речь, видимо, это был архаичный язык, но я ясно слышал, что Нью-Йорк упоминался несколько раз.

Серебристые облака на экране рассеялись, и перед нами предстал сверкающий город. Я подался вперед. Мы видели Нью-Йорк с высоты нескольких тысяч футов.

Я различал Вэттери и причалы на окраине города, зеленый прямоугольник Центрального парка и высокие здания в центре, возвышающиеся монолитами над улицами, расчерченными, как по линейке.

Бродвей вырывался углом из городской неразберихи, а на островах возвышалась величественная группа ослепительно белых небоскребов, отбрасывающих искры золотого света.

Мне показалось странным соседство Эйфелевой башни с Чатам сквер, а кроме того, на подъезды к Бруклинскому мосту бросало огромную треугольную тень строение, в котором я узнал пирамиду Хеопса. Но, несмотря на это, город был узнаваем.

- Не припомню, - сказал я своему кузену с сомнением, чтобы Сити Холл имел подобный ореол. Да и Эмпайр Стейт вовсе не покрыт золотом, знаете ли. А кроме того...

- Я вам верю. - сказал Кориоул. - Это ведь не настоящий Нью-Йорк, а так, подделка на потребу публике.

- Но как туда попала Эйфелева башня? - спросил я. - Ведь она в Париже.

- Осторожней в выражениях. Кощунственно подвергать сомнению алхимическую версию Рая.

- Собственно говоря, - заметил я, зачарованно всматриваясь в улицы Рая, - мне непонятно, почему они вообще выбрали Нью-Йорк. С точки зрения истории, это совсем молодой город. И к тому же триста лет назад, когда у вас произошло восстание, он еще не назывался Нью-Йорком.

- О, раньше нашим раем был Лондон, - объяснил Кориоул, но после некоторых перестановок в духовенстве лучшие люди после смерти стали отправляться в Нью-Йорк. Новую жизнь в Раю обретают только жрецы. Я вам об этом говорил?

Реинкарнация - краеугольный камень этой религии. Она обязывает каждого вести добродетельную жизнь, чтобы в другой раз родиться уже жрецом. А умерший жрец уже через мгновение оказывается на Пятой авеню в золотой колеснице, запряженной драконами. Это - факт!

Я пристально посмотрел на него, пытаясь понять, не было ли это все очередной его ужасной шуткой.

- Вы хотели бы это увидеть? - спросил он, потянувшись к экрану.

- Нет, нет, не думаю, что способен это вынести, - поспешно ответил я.

- Ну что ж, - сказал Кориоул и замолчал. Усмешка исчезла с его лица. - Это забавно, когда смотришь на это со стороны. Но весьма трагично, если принять во внимание, сколько поколений жило и умерло в рабстве, не имея никакой другой радости, кроме обещаний попасть в Рай за хорошее поведение. Конечно, это надежное средство держать народ в подчинении. Хотя в одном алхимики, возможно, правы. Земля не так сильно отклонилась от правильного пути, как мы, и ваше развитие, вероятно, в конце концов окажется лучшим.

- Сомневаюсь в этом, - сказал я. - Уже индустриальный век был достаточно плох, но атомный, из которого я прибыл, выглядит еще более мрачно.

Тут я вспомнил кое о чем.

- А как у вас в Малеско насчет индустриализации? - спросил я. - У вас механистическая цивилизация, но люди воспринимают некоторые технические достижения слишком уж серьезно. Та проекция Лорны на облаке, например...