Танцовщица из Атлантиды - Пол Андерсон

Говоря, он запустил руку в свой кошель. В воздухе блеснули золотые монеты и тотчас исчезли в ловких пальцах Диорея.

— Сразу видно, что вы благородного сословия, — невозмутимо объявил ахеец. — И одно это обязывает меня помочь вам насколько в моих силах. Взойдите же на корабль, прошу вас. Прошу! Да, лошадь… Почтеннейший, если ты согласишься здесь, на берегу, принести ее в жертву Посейдону, дабы плавание наше закончилось благополучно, то выберешь любую из моего табуна. В том я клянусь.

Улдин заворчал, но уступил. Диорей гостеприимным жестом указал на корабль.

— Сначала на Родос, — сказала Эрисса ликующе. — Данкен, Данкен, ты увидишь нашего сына!

Растерянности Рида и ее радости Диорей быстро положил конец.

— Боюсь, что нет. Я выполняю поручение царевича Тесея и не могу свернуть с пути. Покинув дельту Нила, мы отклонились так далеко на запад по причине…

— Из страха перед морскими разбойниками среди Эгейских островов! — перебила она с горечью.

— Что? Какие разбойники? Или солнце напекло тебе голову? Не обижайся, госпожа. Я знаю, как высоко ставят женщин на Крите, а ты в юности, уж верно, танцевала со священными быками, а? Иначе откуда бы у тебя такая осанка! Да-да. Ну а морские разбойники откуда же? Или, по-твоему, мы в тирренских водах? Просто при таком ветре нам лучше всего пройти к западу от Крита, а потом мимо Пелопоннеса до Афин. А уж оттуда ты легко доберешься до Родоса. Самое позднее в начале следующей весны.

Разочарование ее не смягчило.

— Ты говоришь так, словно минос и его военные корабли все еще сохраняют мир на море для честных людей! — Голос у нее стал ядовитым.

— Госпожа, тебе надо поскорее взойти на корабль и отдохнуть в тени, — сказал Диорей все с тем же добродушием. — Последний раз, когда я был в Кноссе, куда мы доставили кое-какой груз на пути в Египет в этом же плавании всего месяц назад, минос сидел в Лабиринте, а его портовые досмотрщики, как всегда, жирели, забирая его часть.

Эрисса побелела.

— И жаль, что так! — проворчал юноша, стоявший рядом с Диореем. — Отец Зевс, долго ли нам терпеть его ярмо?

На лицах его товарищей был тот же гнев.

Глава 7

Первые часы на корабле были райскими. Рид, оглушенный всем, что он испытал и пережил за последние сутки (ничего подобного он и вообразить не мог, так как ни один автор исторических романов не в силах был дать ему этого ощущения подлинности), только к середине следующего дня наконец обнаружил, что корабль, правда, не был адом, но не более того.

Накормленный (солонина, порей, грубый ржаной хлеб, вино, смешанное с водой), овеваемый прохладным бризом, ерошившим ему волосы под ласковым ясным небом, в окружении мириадов солнечных искр, играющих тысячей оттенков подвижной синевы на белоснежных шапках пены, он сидел у борта и вспоминал гомеровское описание нескончаемых смеющихся волн. Они были меньше океанских, резвее и совсем близко от него под низким планширем. Он видел каждую морщинку, каждое завихрение и заново дивился тому, каким сложным и непрерывно меняющимся произведением искусства была каждая волна.

Корабль плыл, взрезая воду, оставляя пенный след за кормой. Палубы покачивались в медлительном ритме, дерево скрипело, звенели канаты, иногда раздавался хлопок — парус отзывался на перемену в ветре или в волнах. Воздух, свежий, бодрящий, был напоен запахом нагретой солнцем смолы, озоном, соленостью. На корме у рулевых весел как юные боги стояли два силача — судно такого размера имело два рулевых весла.

Их товарищи сидели, вольготно развалясь, либо спали под скамьями (совершенно нагие, подложив под голову свернутую тунику, но чаще закутавшись в овчину). Теснота была страшная. Однако плавание редко длилось несколько суток подряд — как правило, корабли шли вдоль берегов и каждый вечер приставали в удобном для ночлега месте.

Взгляды моряков то и дело с любопытством и страхом обращались на пассажиров. Кто знает, что за люди? Долгое время никто, кроме Диорея и его знатных помощников, не решался заговорить с ними, ограничившись невнятным приветствием. Моряки вполголоса разговаривали между собой, чем-то занимались и тишком творили знамения против дурного глаза, совершенно те же, какие наблюдал Рид, когда через тысячи лет служил в армии и, получив отпуск, путешествовал по Средиземноморью. Ну да ничего. Они преодолеют робость, убедившись, что ничего страшного не происходит. А он плывет в Афины!

Но не в те Афины, которые любит, напомнил он себе. Храмы на Акрополе, Башня Ветров, колоннада Зевса Олимпийского, уютные крохотные кафе с их долмадами, и джезвами, и крепким узо, роскошные магазины, сумасшедшие таксисты, старухи в черном, продавцы жареных кукурузных початков, веселые мужчины, у которых обязательно оказывался родственник в Бруклине, — забудь все это, потому что не осмеливаешься помнить. И забудь Аристотеля, Перикла, Эсхила, победу при Марафоне, осаду Трои и самого Гомера. Ничего этого не существует. Разве что в каких-либо племенных песнопениях есть строки, которые когда-нибудь потом войдут в эпическую поэму и сохранятся для грядущих поколений через века и века после того, как их творцы обратились в прах. А остальное — лишь призраки… Нет, даже не призраки, а видение, стирающийся в памяти сон.

Ты плывешь в Афины царевича Тесея.

Что-то сохранится и до твоих дней. В детстве ты будешь замирать от восторга, читая, как герой по имени Тесей сразил чудовищного Минотавра… На него упала тень.

…Минотавра, которому служила Эрисса.

Она села рядом с ним, не обращая внимания на моряков, которые, потеснившись, чтобы освободить им место, поглядывали на них. Взятый у кого-то плащ она не набросила поверх туники, а прикрепила к поясу, соорудив подобие юбки.

— Зачем? — спросил Рид, указывая на плащ.

— Лучше закутаться, точно ахеянка, — глухо ответила она на кефтиу и, пожав плечами, устремила взгляд на горизонт.

— Чудесно, правда? — сказал он, неуклюже пытаясь подбодрить ее. — Теперь я понимаю, почему Афродита родилась из морской пены.

— Что? — Ее глаза, обретшие цвет тусклого нефрита, обратились на него. — О чем ты говоришь?

— Но ведь ахейцы, они же… — смущенно пробормотал он. — Разве они не верят, что Богиня… любви… вышла из моря у берегов Кипра?

— Афродита? — насмешливо сказала она. — С коровьими сосками и задницей, как два бочонка? Сучка, что вечно в течке?

Рид с тревогой посмотрел на моряков у нее за спиной. Ведь вполне вероятно, что многие из них понимают критский язык. Но, видимо, в поющем воздухе никто ничего не расслышал.

— Но Богиня — да. В своей ипостаси Бритомартис, Девы, она вышла из моря, — сказала Эрисса.