Самозванка - Бренда Джойс

О Боже! Ральф оказался прав!

Но… как приятно целоваться с Блэйком. И какой приятный вечер…

Внутри у Виолетты все заныло. Раньше с ней такого не бывало. Она испытывала не физическую, а душевную боль. Сознание ее раздваивалось. Ехидный внутренний голос уговаривал ее забыть старика и предаться удовольствиям молодости. Не смей, он твой муж, возмущалась целомудренная часть ее сознания.

Душевные волнения девушки прекратил сам Блэйк.

— Леди Гудвин, я приношу вам искренние извинения. Сознаюсь, что мой разум был побежден страстью и восхищением вами. Я прошу меня простить.

Виолетта, часто моргая, молча смотрела на своего принца. Она никак не могла взять в толк, о чем это он. Наконец она поняла — и сникла. Ей было больно. Конечно, ему пришло в голову, что они не пара, что она замужем и что ее муж — их сосед.

— Я всегда гордился тем, что веду себя как джентльмен, но сегодня я был безответственнее ребенка. Примите мои извинения. Они искренни.

— Мне не нужны ваши извинения.

— Не плачьте, — неожиданно мягко попросил Блэйк.

— Я и не плачу, — обороняясь, сказала Виолетта и смахнула рукой слезинки с ресниц.

— Я вас обидел…

— Нисколько. — Виолетта избегала смотреть Блэйку прямо в глаза.

Она доверяла ему. Несмотря на то, что виделись они всего лишь один раз, она доверяла ему больше, чем кому бы то ни было. А он предал ее. Он предал ее, потому что она не более чем Виолетта Купер и он это тоже понимает. Все это понимают.

— Через несколько дней я покину провинцию, но мне бы не хотелось уезжать, не исправив этого недоразумения.

Виолетта внутренне сжалась. Очевидно, он собирается в Лондон, и они вряд ли когда-либо увидятся. Итак, он собирается уезжать. Волшебство закончилось. Виолетта почувствовала себя одинокой. Ей стало невыразимо жаль себя и того, что счастье кончилось.

— Леди Гудвин? Виолетта?

Виолетта молча кивнула, не будучи в состоянии вымолвить ни слова.

— Спасибо, — обронил Блэйк. И они вернулись в гостиную.

— Ну как тебе новая компания? — поинтересовался Джон.

Блэйк обернулся, услышав голос брата. Он стоял на террасе, освещенной тусклым светом луны. Чувствовал он себя скверно. Словно заболевал. Он не мог уехать в Лондон, оставив здесь женщину, с которой обошелся неблагородно.

Джон подошел ближе. В руках у него было две рюмки с коньяком.

— Возьми, я думаю, это пойдет тебе на пользу. — Джон протянул одну рюмку брату.

Блэйк был полностью сосредоточен на Виолетте Гудвин. Он не хотел ее обижать. Он чувствовал себя презренной тварью. Приняв из рук брата рюмку коньяка, он понюхал густой темный напиток и сделал маленький глоток. Никакого удовольствия он не получил.

— Не могу понять, как это случилось, — пробормотал он.

— Что случилось? — не понял Джон. — Впрочем, я догадываюсь. Ты пригласил молодую женщину в сад полюбоваться на луну и на цветы. А когда вы вернулись обратно в гостиную, вы, как я заметил, оба были чем-то удручены. Должен ли я заключить, что она отвергла твои ухаживания?

— Я собирался стать ей всего-навсего другом. Теперь я сомневаюсь, что она числит меня в своих друзьях. — Он сделал еще глоток. Душевное томление не оставляло Блэйка. — Впрочем, не думаю, что смогу дружить с ней.

— Почему бы и нет, Блэйк? Ведь есть же у тебя в Лондоне верные приятельницы… Конечно, они постарше, поумнее, неопытнее, не такие привлекательные…

— Ты мне надоел… — пригрозил ему брат.

— Ты ошибаешься, просто я хочу тебе напомнить, что в этой пьесе я вовсе не сторонний наблюдатель.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что даже с моей точки зрения леди Гудвин вполне привлекательная молодая женщина. Она отличается от всех женщин, которых мы с тобой когда-либо встречали. Она так же необыкновенна, как и Габриэлла, в своем роде, разумеется.

Блэйк был явно озадачен признанием брата, но не проронил ни слова.

— Неужели тебе приносит страдание даже простое упоминание имени Габриэллы? — поинтересовался Джон.

— Вовсе нет, — рассердился Блэйк. — Она вышла замуж за Кантвелла восемь лет назад. Отчего мне печалиться при звуке ее имени?

— Оттого что она восхитительная женщина. Она до сих пор красива, она умна, и ты был по уши влюблен в нее, несмотря на разницу в возрасте. Оттого что она отказалась выйти за тебя замуж, хотя любила тебя так же сильно, как ты ее.

Блэйк не верил своим ушам. Неужели Джон сознательно бередит старые раны?

— Она приняла то решение, которое казалось ей верным, — как можно спокойнее ответил младший брат. — Я поступил благородно. Я не настаивал, уважая ее желание. Теперь, надеюсь, она счастлива. Если тебя интересует, страдаю ли я по Габриэлле, то мой ответ — «нет».

— Тогда ты редкий счастливчик, потому что по крайней мере половина мужчин, которые ухаживали за ней, из тех, кого я знаю, по-прежнему страдают, по той или другой причине.

— Послушай, Джон, мне тогда было всего восемнадцать…

— Да, но ты хотел на ней жениться! После ее отказа ты не желал смотреть на порядочных женщин! Может быть поэтому ты преследуешь леди Гудвин? Потому что это безопасно и достичь конечной цели невозможно?

Блэйк пришел в ярость.

— Я сыт любовью по горло! И позволь мне объясниться. Я вовсе не преследую леди Гудвин. Я не страдаю по леди Кантвелл. Все. Спокойной ночи.

Блэйк повернулся, чтобы уйти.

— Кого и в чем ты пытаешься убедить? Меня или себя? — раздался из-за спины голос брата.

— Чего ты добиваешься? — остановился Блэйк.

— Я уже устал наблюдать за тем, как ты строишь из себя беззаботного холостяка, — очень серьезно сказал Джон.

— О чем ты хлопочешь? Ты ведь тоже не похож на примерного домоседа.

В ответ на это Джон улыбнулся:

— Леди Гудвин мне симпатична. Конечно, она нуждается в том, чтобы ее немного отлакировали, сняли с нее этот вульгарный налет. Но даже дурак разглядит под наносным слоем простодушия ее доб-рое сердце и благородную натуру. Кроме того, сэр Томас не вечен, Блэйк.

Блэйк замер, пораженный тем, что только что сказал Джон.

— Ты в своем уме? — наконец поинтересовался он.

— Нет, не совсем, — добродушно улыбнулся Джон, — но даже я способен заметить, что между вами двумя постоянно возникает нечто. Я бы назвал это любовным напряжением. В свое время то же самое связывало тебя с Габриэллой. Это все замечали.

— Ты прекраснодушный дуралей, романтик, — усмехнулся Блэйк. — Подумать только, мы выросли с тобой вместе, а я этого в тебе никогда не замечал. — Блэйк был уже у двери.

— Блэйк, еще одно, последнее. Леди Фелдстоун приходится падчерицей леди Гудвин. Думаю, я был единственным, кто обратил внимание на то, что минут десять назад она проскользнула в гостиную. Совершенно ясно, что «на недолюбливает и презирает свою юную мачеху. Попросту говоря, я полагаю, что она держит камень за пазухой. Леди Фелдстоун желала бы причинить неприятности леди Гудвин, а ты только что сам преподнес ей боевое оружие. Она, несомненно, воспользуется той ситуацией, в которой леди Гудвин оказалась с твоей помощью. На твоем месте я в будущем был бы более осмотрителен.