Их новенькая - Наталья Семенова

Чего он добивается? Решил покончить со мной одним только взглядом?

Каждая секунда его молчания кажется бесконечной, и ужасно выматывает. Но я держусь из последних сил. Я не посмотрю на него. Не поинтересуюсь вежливо: какого чёрта он уставился на меня и молчит. Нет. Я буду абсолютно, до самых кончиков ногтей пальцев рук и ног, безучастной.

Когда он, наконец, так же молча уходит, я выдыхаю с облегчением, роняя голову на подушки дивана. Ужас какой-то, ей Богу! Меня почему-то начинает знобить, и я не могу сосредоточиться на сериале следующие десять минут подряд.

Я бросаю всякие попытки досмотреть серию до конца, выключаю телевизор и, выбросив ведёрко от мороженного в кухонное ведро, поднимаюсь наверх.

Моё внимание привлекает косой луч света из-за не закрытой до конца двери Запретной комнаты. Я прохожу ближе, скользя ладонью по гладкому перилу лестницы, и вижу в просвет двери угол широкой кровати, а затем его закрывают ноги Никлауса. Я вздрагиваю, но поднимаю глаза выше, как раз в тот момент, когда парень не очень ловко снимает с себя чёрную футболку. Он бросает её куда-то на пол, а я не могу отвести ошарашенного взгляда от его груди. Ровно посередине её прорезает хирургический шрам.

Смотрю выше и вздрагиваю сильней. В ответном взгляде Ника сплошная чёрная бездна. Она подчиняет, заставляет врасти ступнями в пол и пугает до колик в животе. Холодная и ничем не прикрытая ярость. Вот что я вижу в чёрной бездне его глаз. Нутро дрожит, а по позвоночнику скользят липкие щупальца страха, но, клянусь, я физически не могу разорвать этот мучительный, даже болезненный, зрительный контакт.

Никлаусу приходится сделать это самому.

Он в пару стремительных шагов достигает двери в свою комнату и громко её захлопывает.

Меня, словно сокрушительной волной сбивает с ног чувство стыда, и мои ноги подкашиваются. Я отталкиваюсь от перил, за которые отчаянно вцепилась пальцами пару секунд назад, и спешу закрыться в своей комнате.

Но до кровати, на которую я хочу упасть и накрыть голову подушкой, я не дохожу.

За спиной бабахает дверь, я резко разворачиваюсь к разъярённому Никлаусу лицом и спешу извиниться:

– Ник, я не хотела…

– Подглядывать? – обманчиво равнодушно интересуется он, надвигаясь на меня. – Или садиться в тачку великолепного Оливера?

– Что… – хмурюсь я, занятая тем, что пячусь.

– Что он тебе пообещал? – усмехается он жёстко. – Любовь до гроба? Луну с неба? Или тебе хватило парочки комплементов, чтобы тут же запрыгнуть в его тачку, на подобие горной козочки? Мозгов у тебя столько же, верно?

– Ник, пожалуйста…

Я не договариваю, потому что ноги упираются в кровать, и я от неожиданности заваливаюсь на неё. Ник совсем рядом. Возвышается надо мной холодной и грозной глыбой. Он жёстко обхватывает моё плечо пальцами и дергает меня вверх. Другая его рука, болезненно цепляя мои волосы, твёрдо фиксирует затылок. Я вынуждена смотреть в его блестящие яростью глаза, задрав голову. Вынуждена от бушующих внутри чувств часто дышать. Вынуждена ощущать на своей коже его горячие дыхание с терпким ароматом… алкоголя.

Боже…

– Я почти поверил в то, что у тебя есть гордость, – вновь усмехается он. – Но ты не лучше тех шавок, что заглядывают в его рот, прыгая вокруг на долбанных носочках.

– Прекрати. Ты пьян, Ник, и не понимаешь, что говоришь.

– О, я понимаю… – хищно улыбается он, укладывая ладонь на мою щёку. Большой палец касается нижний губы и тянет её вниз, взгляд становится абсолютно чёрным.

И это уже слишком.

Я резко отворачиваюсь и, просунув ладони между наших тел, толкаю Ника в грудь. От толчка я и сама вновь заваливаюсь назад. Быстро сажусь, забираюсь на кровать с ногами и отползаю к другому краю.

Я не терплю пьяных, агрессивно настроенных людей! Не выношу до отвращения! Я их… я их боюсь…

Потому я почти кричу, пока Ник восстанавливает равновесие:

– Убирайся отсюда, слышишь?!

Улыбается. Хищно, жестоко. Ненавижу.

– Забыла своё место, Новенькая?

Он вдруг слишком резво для пьяного накланяется и цепляет пальцами мою щиколотку. Тянет меня на себя, я брыкаюсь. Он сам заваливается набок на матрас, но продолжает подминать меня под себя, бороться со мной. Меня душит страх, я молочу кулаками куда придётся. Сопротивляюсь. Сознание заволакивает кромешная тьма. Мне плохо. Меня тошнит. Из груди вырываются рыдания, глаза обжигают слёзы.

– Ненавижу! Не трогай меня!!! – реву я.

Бью кулаком, и попадаю по лицу. Удивлённый вздох.

– Твою мать…

Я цепляюсь ногтями в его лицо, сквозь пелену слёз в глазах вижу что-то красное в районе его губ, но не задумываюсь даже, шиплю:

– Я выцарапаю тебе глаза, слышишь?

– Ан-ни… Тебя трясёт.

– Я выцарапаю тебе глаза, если ты сейчас же не уберёшься отсюда! – повторяю я, а у самой зуб на зуб не попадает.

И тут я начинаю задыхаться. Грудь сдавливает до такой степени, что я и малюсенького глотка воздуха не могу сделать.

– Эй…

Ник резко садится и утягивает меня за собой, поворачивает меня так, чтобы прижать мою спину к своей груди, и шепчет на ухо:

– Спокойно, Ан-ни, дыши, слышишь? Дыши. Я уйду. Уйду прямо сейчас. Ты только дыши, ладно? Вдох-выдох. Не торопись, осторожно. Я больше не зайду в твою комнату, обещаю. Вот так. Я уйду. Вдох-выдох. Всё в порядке.

– Проваливай, Ник, – хриплю я, когда приступ отступает.

Меня всё ещё трясёт, но я смогу с этим справиться. И желательно, чтобы рядом не было Его. Я сжимаю кулаки и резко подаюсь вперёд, отлипая от его груди и скидывая с себя его руки.

Но Ник лживый до мозга костей: он не уходит, как обещал. Он утыкается лбом в мою спину и говорит глухо:

– Я не хотел. Я…

– Просто уйди, Никлаус! – срывается мой голос на слёзы.

Он отстраняется и наконец встаёт с кровати, но замирает в шаге от неё. Молчит. Я сильнее стискиваю зубы, отвернувшись в другую сторону от