Воздушные рабочие войны. Часть 2 - Дмитрий Лифановский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
V
Ну, вот и разошлись. Умчался с озабоченным видом Василий Сталин, следом засобирался Тимур Фрунзе. Последней убежала Зина, протараторив, что ей еще надо зайти на почту отправить письмо Витеньке. Лена мимолетно улыбнулась. Суровый, с обожжённым лицом, которое делало его еще угрюмее, Коротков, в представлении Лены никак не вязался с Витенькой или Витюшенькой. Но при упоминании мужа у Зинаиды в глазах появлялось столько любви и нежности, а сама она начинала светиться изнутри. Повезло с ней Короткову. И ей с ним повезло. Несмотря на всю свою непохожесть, они как-то гармонично дополняли друг друга — красивая, разбитная и говорливая Зинка и молчаливый основательный капитан.
Сердце тяжело сдавило. Вспомнился ее Колька. Как он переживал, что не был в бою, как рвался воевать! Обижался на Стаина, что держит их с парнями на земле, вечными поднеси-подай. А как трогательно за ней ухаживал, стеснялся, ревновал к Сашке. И застенчиво краснел, после той ночи. А потом его не стало! И теперь все по-другому. Не так, как раньше. И она не такая. Нет больше той Ленки Волковой, прямой и порывистой, желающей постоянно что-то доказывать и спорить, стремящейся быть похожей на отца и мечтающей о героических сражениях и подвигах. Умерла вместе с первой своей любовью. Захотелось забиться в угол и заплакать, завыть тяжело, по-бабьи. Но слез не было. Кончились. Осталась только лютая ярость и ненависть к врагу, пришедшему на ее землю и разрушившему все самое дорогое, что у нее было. Как же она понимала теперь Сашу Стаина, впервые пришедшего к ним в дом и с удивление и обидой хлопавшего ничего непонимающими глазами, в ответ на ее глупые, совершенно несправедливые обвинения! Какой же беспросветной дурой она тогда была!
Лена доковыляла до курилки. Рука нырнула в карман халата. Эх, папиросы оставила в палате! Курить она начала уже здесь, в госпитале. Знала, что зря. Но от табака становилось как-то легче. А как ругался на нее за это доктор Царьков. Смешной он право слово, Аристарх Федорович. Курить вредно! Тут еще дожить надо до того, как этот вред проявится!
— Ребята, папиросы не будет? Оставила свои в палате, — она обратилась к стоящим тут же и о чем-то, не замечая ничего вокруг горячо спорящим мужчинам в таких же больничных халатах, как у нее. Они раздраженно обернулись, но увидев симпатичную девушку, разулыбались.
— Махорка у нас, красавица. Но папироску сейчас организуем. Лех, ты самый шустрый, сгоняй в палату, у меня там, в тумбочке Казбек, — обратился один из них к товарищу.
— Для такой красавицы сделаем! — блеснул масляным взглядом симпатичный чернявый паренек.
— Не надо, — поморщилась Лена, ей стало неприятно и от этих комплиментов и от оценивающих ее мужских взглядов.
Парни попытались настоять, но вмешался сидящий на подоконнике и читавший книжку, делая на полях пометки химическим карандашом, пожилой мужчина с роскошной вьющейся седой бородой и лихо подкрученными усами. Он, не торопясь, заложив страницу карандашом, отложил книжку и отлипнув от окна сделал шаг к Волковой:
— Цыць, шленды! Охолонись! Напали на девку, жеребцы стоялые! — осадил он парней и протянул Волковой пачку «Герцеговины», — Держи, дочка.
— Спасибо — Лена достала из пачки папироску и прикурила от зажженной дедом, почему-то про себя она именно так его стала называть, спички. Затянувшись ароматным терпким дымом, она закашлялась и отошла от скользких взглядов к тому самому окну, у которого читал книжку дед.
— Как звать-то тебя, дочка? — облокотился на подоконник рядом с ней дед, уверенно отодвинув в угол свою книжку.
— Лена, — разговаривать не хотелось. Хотелось покурить, отвлечься от грустных мыслей и пойти проведать ребят из разведроты. Только вот мужчину, видимо, тянуло поговорить. Вот ведь пристал! И не нагрубишь. Во-первых он старше, а во-вторых, вроде, хороший дядька. Да и не виноват он, что у нее настроение поганое. Оно у нее последнее время всегда такое.
— А меня Василием Исаевичем все кличут. Ну еще дедушкой иногда, — он хитро блеснув глазами усмехнулся в усы, — Давно здесь?
— С апреля.
— Как и я, — кивнул Василий Исаевич, — где вдарило-то тебя, дочка?
Вот же «дочка», да «дочка»! Какая она ему дочка?! У нее свой папа есть!
— Под Вязьмой, — односложно, давя в себе раздражение, ответила Лена.
— Вот как?! — ни с того ни сего оживился дед, — И как ты там оказалась?
«Да что ж ты пристал, хрыч старый! Лучше б мимо курилки прошла! Сначала эти, — она неприязненно посмотрела на переговаривающихся парней, — взглядами всю облапали! Теперь дед этот!»
— А почему это вас так интересует? — она подозрительно уставилась на мужчину. В Ленке проснулась дочь сотрудника госбезопасности, большую часть жизни прожившая на границе. Хоть госпиталь и считается ведомственным Наркомата внутренних дел, но лежали здесь все. И армейские и флотские и даже гражданские, больные и раненые, всяких хватало. И кто такой этот Василий Исаевич, она знать не знает. А такой пристальный интерес к ее месту службы был очень подозрителен. Да и в доверие вон как сразу втерся. Папиросой угостил, познакомился, разговорить старается.
— Похвальная бдительность, — улыбнулся дед, — дело в том, что я тоже ранен в апреле под Вязьмой. А учитывая, что в то время и в той местности бои происходили только в одном месте, делаю выводы, что повоевать нам пришлось вместе. Давайте представлюсь еще раз. Василий Исаевич Воронченко, командир партизанского соединения «Дедушка», вернее теперь уже дивизии, — с гордостью сообщил дед.
— Сержант Волкова, второй пилот отдельной вертолетной эскадрильи НКВД.
— Так это вы нас вытаскивали?! — обрадовался Воронченко, — Знатно нас там немцы прижали! Если б не вы, хана нам! Лично буду ходатайствовать перед товарищем Сталиным о наградах для вас! Только вот выйду отсюда! Совсем залечили, трубки клистирные! — и вид у него при этом был такой обиженно-возмущенный, что Лена поневоле улыбнулась. Только вот улыбка у нее получилась блеклая, не веселая улыбка. Что не укрылось от взгляда Василия Исаевича. — Ээээ, девонька, да ты сама не своя! Сморило? Не надо было тебе эту гадость, — он заботливо и в то же время настойчиво вытащил у нее из пальцев недокуренную папиросу и раздавил ее
