Приключения-1966 - Виктор Смирнов

Это протокол допроса Жаркова. Пробегаю глазами строчки... «В ночь с 8 на 9 августа я находился у гражданки Любезновой М. Н.». Так вот зачем я ездил за этой белокурой «гражданкой»! «Однако в беседе с оперуполномоченным Черновым я вынужден был скрыть этот факт, так как следователь находится в дружеских отношениях с моей невестой Самариной Е. Д. и мое признание, как я считал, могло стать известным ей».

Ну и хват этот Жарков! «Жених»!

— И вот это почитай.

Протокол допроса гражданки Любезновой... «Жарков В. М. находился у меня в квартире с 23 часов 8 августа до четырех часов утра 9 августа, что может засвидетельствовать также А. И. Русых, присутствовавший у меня на вечеринке...» Русых — та самая бородатая личность, которую я возил на «Волге».

Я перевожу взгляд на Комаровского. Долговязый капитан сочувственно и несколько виновато улыбается:

— Да, показания безупречные. Алиби...

— Он как на духу все выложил мне, — гремит Помилуйко. — Я долго чикаться не стану. Тики-так! Ты не огорчайся, Чернов. Жизнь посложнее наших схем.

Он подмигивает и шутливо грозит толстым пальцем.

— Ох, Чернов, ты и молодец! Не успел приехать в Колодин, невесту чуть не отбил. Напугал ты мотоциклиста, напугал! Ох, уж эта мне молодежь! Мне все известно. А, Комаровский?

Начальник колодинской милиции улыбается в ответ. Это характерная улыбка капитана, который откликается на шутку майора. Субординационная улыбочка. А мне невесело что-то. Дал я маху с этим Жарковым! Что ж, остается лишь признаться майору, что следствие заходит в тупик?

— Видимо, Комолов направил тебя по неверному пути, Павел, — говорит майор сочувственным тоном. — Надо нам вернуться к Шабашникову. Это единственный путь.

Помилуйко не упускает возможности уколоть Николая Семеновича. Они давно не в ладах. Комолову уже приходилось возиться с делами, которые были возвращены на доследование по вине Помилуйко, и майор не может этого простить. На собраниях он обычно упрекает Эн Эс в либерализме и медлительности. Два человека, два характера, два стиля работы. Помилуйко — сторонник «волевых» методов. Вот почему, несмотря на то, что не кто иной, как он, доказал ошибочность моей версии, я не чувствую особого доверия к его выводу.

— Ну, это не твоя вина, Павел, — продолжает майор.

Он предоставляет мне возможность принять сторону сильного.

— В моей докладной указаны причины, по которым я продолжаю сомневаться в причастности Шабашникова к преступлению, — сухо отвечаю я.

Помилуйко становится серьезным.

— А твои ли это сомнения, Чернов?.. Ты еще очень молод, легко поддаешься влиянию. Ну посуди сам: ты логично замечаешь, что сапоги и нож могли быть похищены только одним из тех, кто посетил Шабашникова восьмого августа, непосредственно перед убийством Осеева. Так? Но ни Лях, ни Малевич, ни Анданов, ни Сащенко, судя по твоим же правильным заключениям, не могут быть замешаны в преступлении. Отпадает и последний, пятый, — Жарков. Что ты скажешь на этот счет?

Я молчу.

— А ведь улики, свидетельствующие против Шабашникова, достаточно серьезные для прокуратуры... и для суда, разве не так?

Он практик, Помилуйко, умеет «глядеть в корень». Он не любит усложнений, которые могут привести к «глухарю» — глухому, закончившемуся безрезультатно делу. Шабашников — это синица в руки, тогда как я со своими сомнениями предлагаю ловить журавля в небе.

Дело, за которое взялся Помилуйко, должно быть раскрыто в короткий срок. И баста! Вот что важно для майора. Он «человек действия».

Я смотрю на Комаровского. Он молчит.

— Все же я остаюсь при своем мнении, — говорю я. — Исчезновение дневника, следы горючего на бумагах — не вижу ответа на эти вопросы, если решу всерьез заподозрить Шабашникова. Я прошу вас дать мне возможность доработать версию согласно плану, намеченному Комоловым.

Очевидно, в моих словах заключена какая-то сила, которую чувствует и майор.

— Ну, хорошо, — поморщившись, соглашается он. — Попробуй. Только не напортачь. А я займусь пока этим Шабашниковым вплотную.

Вот теперь я могу выполнить указание врача и отлежаться в номере как следует, баюкая свою обожженную ногу...

Неужели я не способен самостоятельно вести следовательскую работу? Медный маятник больших настенных часов отмахивает секунды. Лежи, братец. Ты бестолочь. Ты не умеешь защитить правого и найти виновного. Старый Шабашников, волнуясь, ждет исхода дела, так близко затронувшего его, Эн Эс, борясь с болезнью, думает о тебе и надеется на твою волю, ум, настойчивость.

Скажи себе: «Шабашников виновен» — и все сразу станет легко и просто. Не можешь? Не веришь, значит.

Что бы ты ни делал, твоя судьба всегда скрещивается с чужими судьбами. И никуда не уйти от этой огромной ответственности.

Попробуй еще раз. Собери себя в кулак. Вот так. Еще раз восстанови в памяти трагическую ночь восьмого августа. Попытайся найти новые звенья.

В двенадцать десять он был у дома Осеева. Кто он? Не рецидивист, не профессионал — такие идут на «мокрое» лишь в случае крайней необходимости. А необходимости-то и не было. Он мог оглушить Осеева, связать. Но он хотел убить. Маньяк? Нет. Возможно, вовсе не деньги причина преступления. Если он решился с такой легкостью подбросить Шабашникову половину похищенной суммы... Однако половину взял. Жаден все-таки, как и всякий преступник.

Он сделал все, чтобы запутать след. Выкрал нож. Подсунул деньги. Что еще должен был сделать такой осмотрительный, хладнокровный человек? Обеспечить алиби, естественно. Дутое алиби — вот с чем я обязательно должен был столкнуться, проводя расследование.

Предположим, что это и есть тот самый загадочный любитель ночной езды. Он приехал издалека. Мотоцикл оставил на окраине. В двенадцать семь произошло убийство. Через пятнадцать минут он мог вернуться к мотоциклу. В полпервого он был на Ямщицкой, без восемнадцати час в Выселках. Куда он так спешил?

Вот карта. Можно построить график его движения. Скорость около пятидесяти километров в час. В час двадцать он должен был достичь Медведкова. Это небольшое тихое сельцо. Предположим, он миновал Медведково и помчался дальше. В час сорок он у Рубиной заимки. В два часа он достиг Полунина, конечного пункта на тракте. Далее лишь узкие таежные тропы.

Полунино, Полунино... Захудалая станция, приткнувшаяся к берегу озера Лихого. Три десятка домов. Между Полуниной и разъездом Лихим — тоненькая нить однопутки, проложенной по берегу озера.

Естественно, если человек спешит на железнодорожную станцию, его интересует поезд.