Тур де Франс. Путешествие по Франции с Иваном Ургантом - Владимир Познер

Глава 5

«Русская» Франция

Тема это особая и имеющая долгую историю. Но хотел бы сразу сообщить, что, согласно последней переписи, во Франции проживают всего лишь около ста пятидесяти тысяч выходцев из России, что значительно меньше, чем в США. Там их более двух миллионов.

Километрах в пятидесяти к северу от Парижа находится город Санлис. Город маленький и древний. Здесь еще в X веке жили короли Франции династии Каролингов, а затем Капетингов. Множество памятников и руин, узенькие средневековые улочки, словом, довольно типичный французский городок. Мы не отправились сюда, если бы не статуя в соборе XI века: на довольно высоком постаменте стоит женщина, на голове – корона, в правой руке – скипетр, увенчанный лилией, в согнутой левой руке – модель собора. На постаменте написано: Anne de Kiev, Reine de France. Elle fonda cette maison sous le vocable de St. Vincent l’an du seigneur 1060, что значит: «Анна Киевская, Королева Франции. Она создала этот дом под патронажем св. Винсента в 1060 году». Статуя относится к XVI веку, так что о реальной внешности Анны судить невозможно, но она, надо полагать, была и красавицей, и умницей. Вряд ли иначе Генрих I, овдовевший король Франции, выбрал бы именно ее. Вряд ли он позволял бы ей подписывать королевские указы наравне с собой. Кстати, Генрих, как и почти весь его двор, писать не умел и расписывался, ставя букву «х»; Анна же расписывалась так: Anna Reine, то есть «Анна Королева». Когда ее привезли в Реймс на коронацию, она настояла на том, чтобы произнести клятву на своем, привезенном ею из Киева евангелие. Впоследствии в течение нескольких веков все короли Франции клялись именно на этой книге, которую считали таинственной, поскольку не могли прочесть в ней ни одного слова. Тайна была нарушена Петром I: когда он приехал в Реймс и ему показали книгу, он стал читать ее безо всякого труда, поскольку написана она была на старославянском. «Реймсское Евангелие» хранится сегодня в Лувре.

История, о которой я только что поведал, произошла во второй половине XI века. Это было время, когда браки между русскими и западноевропейскими феодалами были в порядке вещей: три сестры Анны вышли замуж за датского, английского и венгерского принцев. Связи между Русью и Западной Европой бурно развивались. Этому положило конец татаро-монгольское нашествие, изолировавшее Россию от мира на два с небольшим века. По сути дела, связи с Францией возобновились только в XVIII веке, сначала при Петре, затем весьма бурно при Елизавете Петровне и, извините за выражение, на полную катушку – при Екатерине II.

В высших светских кругах России французский язык, французская мода становятся обязательными. А во Франции... во Франции происходит нечто удивительное. Нет, не подумайте, что модными становятся русский язык или русская кухня, модными становятся русские. Вот вам пример: в 1760 году Вольтер пишет поэму «Русский в Париже», в которой речь идет о некоем Иване Атлетове. И оказывается, что этот русский – единственный человек, кто во Франции еще сохранил истинно французскую культуру. Он образован, благороден, умен. Но этого мало: Россия выгодно отличается от Франции, потерявшей свое величие при Людовике XV (по Вольтеру). Во Франции стало так плохо, что Иван Атлетов жить там больше не хочет, он принимает решение вернуться на родину... но умирает в Париже.

Русские же о Франции пишут... разное. Даже очень разное. Вот некоторые отрывки из писем Дениса Ивановича Фонвизина к своей сестре, в которых он делится впечатлениями о Франции:

«Я думал сперва, что Франция, по рассказам, земной рай, но ошибся жестоко... Господа вояжеры лгут бессовестно, описывая Францию земным раем. Спору нет, что много в ней доброго, но не знаю, не больше ли худого».

И еще некоторые высказывания автора «Недоросля»: «...на скотном дворе у нашего доброго помещика чистоты гораздо больше, нежели пред самыми дворцами французских королей... рассудка француз не имеет и иметь его почел бы несчастьем своей жизни, ибо оный заставил бы его размышлять, когда он может веселиться. Забава есть один предмет его желаний... Обман почитается у них правом разума. По всеобщему их образу мыслей, обмануть не стыдно; но не обмануть – глупо. Смело скажу, что француз никогда сам себе не простит, если пропустит случай обмануть, хотя в самой безделице. Божество его – деньги... Лион стоит того, чтобы его видеть. Описав его добрую сторону, надобно сказать и о худой. Во-первых, надлежит зажать нос, въезжая в Лион, точно так же как и во всякий французский город. Улицы так узки, что самая большая не годится в наши переулки, и содержатся скверно... Дворянство, особливо, ни уха ни рыла не знает. Многие в первый раз слышат, что есть на свете Россия и что мы говорим в России языком особенным, нежели они... Правду сказать, народ здешний с природы весьма скотиноват... Белье столовое во всей Франции так мерзко, что у знатных праздничное несравненно хуже того, которое у нас в бедных домах в будни подается... Вообще приметить надобно, что нет такого глупого дела или глупого правила, которому бы француз тотчас не сказал резона... Я думаю, нет в свете нации легковернее и безрассуднее... По точном рассмотрении вижу только две вещи, кои привлекают сюда чужестранцев в таком множестве: спектакли и – с позволения сказать – девки...»

По сути дела, Денис Иванович не нашел во Франции почти ничего хорошего, и даже то хорошее, что обнаружил, сумел вывернуть таким образом, что оно стало плохим (например, увлечение женщин модой).

Спустя тринадцать лет такое же путешествие по Франции совершил будущий великий русский историк Николай Михайлович Карамзин. Если сравнить его впечатления с впечатлениями Фонвизина, то покажется, что они были в совсем разных странах. Посудите сами: Франция – «прекраснейшее на свете государство, прекраснейшее по своему климату, своим произведениям, своим жителям, своим искусствам и художествам». И еще: «Скажу: огонь, воздух – характер французов описан. Я не знаю народа умнее, пламеннее и ветренее...»

Не стану докучать вам цитатами из подробнейших и длиннейших описаний Парижа Карамзиным, равно как и цитатами из произведений других русских писателей. Прошу лишь верить мне на слово, что нет, насколько я могу судить, ни одного значительного русского писателя XVIII–XIX веков, который не высказывался бы о Франции и французах, причем в гораздо большем объеме, чем о любой другой европейской стране. Не берусь объяснить, почему именно Франция оказалась для русских самой притягательной страной Европы, но то, что это так, несомненно. Возможно, точнее будет сказать, что так было вплоть до первой четверти прошлого века: значительное большинство тех, кто бежал от большевиков, бежали во Францию – так называемая «первая волна» эмиграции. Куда бежали те, кто уходил с оккупированных территорией вместе с отступающей германской армией в 1944 году («вторая волна»), сказать трудно, но представляется, что большей частью эти люди оказывались в Южной Америке. Что до «третьей волны», которая берет свое начало в 1972 году (в результате договоренности между Л.И. Брежневым, тогдашним Генеральным секретарем ЦК КПСС, и Президентом США Р. Никсоном), то она хлынула в Израиль и США. После распада СССР, когда стало гораздо проще с выездами, эмиграция шла в основном в США, Германию и Великобританию, Франция в этом смысле перестала манить русских. Очевидно, это объясняется как экономическими причинами, так и тем, что французский язык и французская культура перестали для русских считаться эталонами. Тем более что эталонами-то они были для дворян и интеллигенции, коих в России по сути дела к середине прошлого века не стало вовсе.