Каин и Авель - Джеффри Арчер

Владек потратил немало времени, чтобы выучить странный язык, несколько дней не понимая, что это и есть настоящий русский, – так сильно он отличался от классического русского языка, который ему преподавал барон.

В течение дня Владек призывал себе двоих из смоленской группы и учился у них, пока они не уставали, тогда он брал двоих других и так далее, пока не уставали все.

Постепенно он смог с лёгкостью общаться со своими новыми подданными. Часть из них была русскими солдатами, сосланными после репатриации за то, что попали в немецкий плен. Остальные были белогвардейцами, крестьянами, шахтёрами, рабочими, и все были ожесточённо враждебны революции.

Поезд шёл по земле более пустынной, чем Владек когда-либо видел, и через города, названий которых он не слышал никогда, – Омск, Новосибирск, Красноярск – эти названия зловеще звучали в его голове. Наконец, преодолев шесть тысяч километров пути, они прибыли в Иркутск, где железнодорожный путь внезапно закончился.

Их выгрузили из поезда, накормили и выдали валенки, бушлаты и тяжёлые шинели, и хотя то тут, то там вспыхивали драки за одежду потеплее, она всё равно не защищала от усиливающегося холода.

Прибыли безлошадные повозки, похожие на ту, что увезла Владека от его замка, и на землю были сброшены длинные цепи. Затем, к огромному удивлению Владека, каждый пленник был за руку прикован к цепи – двадцать пять пар к каждой. Грузовики потащили колонны заключённых, а охрана поехала в кузовах. Они шли таким строем двенадцать часов, потом два часа отдыхали и снова шли. Через три дня Владек подумал, что умрёт от холода и истощения, но теперь, когда они вышли из населённых районов, они шли только днём, а ночью отдыхали. С ними ехала полевая кухня, которая обеспечивала их овощным супом и хлебом – в начале дня и с наступлением темноты. Её обслуживали заключённые из лагеря, от них Владек узнал, что условия в лагере ещё хуже.

Первую неделю пути их не отстёгивали от цепей, но позднее, когда о побеге не могло возникнуть и мысли, их освобождали от цепей на ночь, чтобы они могли спать, зарывшись в снегу для сохранения тепла. Иногда в удачный день им удавалось заночевать в лесу: роскошь начинала принимать странные формы. Они шли и шли по глубоким снегам мимо огромных озёр, вдоль замёрзших рек, всё время на север против жестокого холодного ветра. Раненая нога Владека причиняла ему постоянную тупую боль, которая вскоре превзошла по силе агонию отмороженных пальцев и ушей. В этой белой пустыне, насколько хватало глаз, нельзя было заметить ни единого признака жилья или еды, и Владек понимал, что любая ночная попытка к побегу будет означать только медленную смерть от голода. Старые и больные арестанты начали умирать, если им везло, ночью во время сна. Тех же, кому везло не так сильно, отстёгивали от цепи и бросали умирать в бесконечном снегу. А остальные продолжали идти и идти на север, пока Владек не потерял ощущения времени, а чувствовал только неотвратимую силу тянущей его цепи, и, засыпая ночью в снегу, не был уверен, что проснётся на следующее утро, – для многих норы в снегу становились могилами.

Пройдя полторы тысячи километров, выжившие наткнулись на остяков, кочевников русской тундры, которые ехали в санях, запряжённых оленями. Грузовики освободились от своей свиты и уехали, а заключённые теперь были прикованы к саням. Сильнейший буран заставил их стоять на месте большую часть следующих двух дней, и Владек воспользовался случаем, чтобы переговорить с молодым остяком, к саням которого он был прикован. Его русский язык, да ещё с польским акцентом, был не очень понятен собеседнику, но Владек обнаружил, что остяки ненавидят русских с юга, которые относятся к ним почти так же плохо, как к своим пленникам. Зато остяки не испытывали отвращения к бедным узникам, «несчастным», как они их называли.

А спустя девять дней – ещё длилась арктическая зимняя ночь, – они прибыли в лагерь номер 201. Владек раньше никогда бы не поверил, что может обрадоваться при виде такого места: несколько рядов бараков на совершенно голом месте. Бараки, как и заключённые, были нумерованы. Барак Владека был под номером 33. Посреди помещения стояла небольшая чёрная печка, а поперёк стен размещались многоярусные нары, на которых лежали соломенные матрасы, покрытые тонкими одеялами. Немногим из них удалось заснуть хотя бы ненадолго в ту первую ночь, стоны и крики в бараке №33 были чуть ли не громче, чем вой волков снаружи.

На следующее утро их разбудили удары кувалды по железному рельсу. Стекло в барачном окне было покрыто толстой наледью, и Владек подумал, что он, наверное, погибнет здесь от холода. Завтрак в выстуженной общей столовой продолжался десять минут и состоял из тёплой кашицы с кусочками гнилой рыбы и листом капусты. Новенькие выплёвывали рыбные кости, а бывалые заключённые ели всё подряд, даже рыбьи глаза.

После завтрака им раздали наряды на работу. Владека назначили на лесоповал. По безжизненной степи его отвели за полтора десятка километров в лес, где приказали рубить определённое количество деревьев в день. Затем охранник ушёл, предоставив Владека и его группу из шести человек самим себе с сухим пайком из кукурузной каши и хлеба. Охранник не боялся попыток к бегству: до ближайшего жилья было не менее полутора тысяч километров, да и то только в том случае, если знаешь, в какую сторону идти.

В конце каждого дня охранник возвращался и пересчитывал количество поваленных брёвен, – он сказал заключённым, что они лишатся еды на следующий день, если не спилят сколько положено. Однако когда в семь часов он вернулся, чтобы забрать горе-дровосеков, было слишком темно, и он не мог точно подсчитать, сколько брёвен было заготовлено. Владек научил остальных в своей группе очищать от снега брёвна, заготовленные в предыдущие дни, и подкладывать их к тем, что были повалены в этот день. Этот план сработал, и группа Владека никогда не оставалась без еды. Иногда им удавалось пронести в лагерь дополнительное топливо – поленья, привязывая их под одеждой к ноге. Такая операция требовала осторожности, так как по крайней мере одного из них обыскивали перед выходом из лагеря и входом в него, причём иногда заставляли снимать обувь и стоять в обжигающем снегу босиком. Если бы их поймали, то это означало бы три дня без еды.

Однажды вечером, когда Владек тащил брёвна по снежной пустыне, его нога разболелась сильнее обычного. Он взглянул на шрам, оставленный смоленским бандитом, и заметил, что он воспалился. В тот же вечер он показал рану охраннику, и тот приказал ему перед рассветом обратиться к лагерному фельдшеру. Всю ночь Владек просидел, вытянув ногу к печи, но она давала так мало тепла, что боль не проходила.

На следующее утро Владек проснулся на час раньше. Если не зайти к врачу до начала работы, то шанс увидеть его снова появится только на следующий день. А Владек не смог бы прожить ещё день с такой сильной болью. Он зашёл к доктору и доложил своё имя и номер. Пётр Дубов оказался добродушным стариком с лысой головой и очень заметной сутулостью. Владеку показалось, что он выглядит ещё старше, чем барон. Дубов осмотрел ногу и, не сказав ни слова, положил на рану мазь.

– Всё в порядке, доктор? – спросил его Владек.

– Ты говоришь по-русски?

– Да.

– Тебе придётся всю жизнь хромать, молодой человек, но нога скоро придёт в норму. Только для чего? Чтобы всю жизнь таскать лес?

– Нет, доктор, я намереваюсь бежать и вернуться в Польшу.

Пётр Дубов посмотрел ему в глаза.

– Тише, тише, глупец. Ты должен понять, что побег невозможен. Назад отсюда пути нет, ещё ни один не выжил, убежав. Даже разговор о побеге означает десять суток карцера. Там еду дают раз в три дня, а печку топить разрешают только для того, чтобы растопить лёд на стенах. Если вернёшься оттуда живым, можешь считать, что тебе повезло.

– Я убегу, убегу, убегу, – сказал Владек, глядя на старика.

Доктор поглядел в глаза Владеку и улыбнулся.

– Друг мой, никогда больше не упоминай о побеге, а то они убьют тебя. Отправляйся на работу, упражняй ногу и каждое утро начинай с визита ко мне.

Владек вернулся на лесоповал, но обнаружил, что не может таскать брёвна дальше, чем на пару метров, а боль в ноге стала такой сильной, что ему показалось, что она отваливается. Когда на следующее утро он зашёл к доктору, тот осмотрел ногу более внимательно.

– Чёрт, стало хуже! – воскликнул он. – Сколько тебе лет, мальчик?

– Я думаю, что мне тринадцать, – сказал Владек. – А какой сейчас год?

– Тысяча девятьсот девятнадцатый, – ответил доктор.

– Да, тринадцать. А вам сколько лет? – спросил Владек.

Старик взглянул в голубые глаза юноши, удивлённый вопросом.

– Тридцать восемь, – тихо ответил он.

– О боже! – воскликнул Владек.

– Ты тоже будешь так выглядеть, когда, как я, при трёх режимах проведёшь на каторге пятнадцать лет, мой мальчик, – сказал фельдшер Дубов безучастным голосом.