Язык мой - друг мой - Виктор Суходрев

Официальное приглашение посетить Соединенные Штаты Хрущеву было передано через Козлова. Мы жили в здании постпредства при ООН. В последний день пребывания Козлова в Нью-Йорке ему сообщили, что его хотят посетить трое сотрудников Госдепартамента во главе с Фоем Колером, будущим послом США в Москве, а тогда заместителем помощника госсекретаря по европейским делам. Они пришли и передали Козлову в запечатанном конверте личное письмо Хрущеву от Эйзенхауэра, в котором содержалось приглашение посетить США с официальным визитом. Разумеется, они пересказали Козлову содержание письма.

Возле подъезда толпились журналисты, наблюдавшие за всеми входящими и выходящими из дома. Однако ни одна телевизионная компания, ни одна газета не сообщила тогда, что высокопоставленный сотрудник Госдепартамента посетил советскую миссию.

Фрол Козлов был горд, что именно он, а не кто другой повезет Никите Сергеевичу личное письмо от Эйзенхауэра. На все уговоры посла Меньшикова и других дипломатов, что следует немедленно, в соответствии с установленной практикой, вскрыть конверт, перевести текст и отправить по каналам шифровальной связи лично Хрущеву, Козлов тупо упорствовал: «Это я лично вручу Никите Сергеевичу в его кабинете». В результате приглашение было получено Хрущевым с опозданием на сутки.

Первые шаги по Америке

Итак, «затаив дыхание, американцы наблюдают, как огромная сереброкрылая птица идет на посадку… Советские летчики с исключительным мастерством приземляют громадную машину…» Так сообщил ТАСС о прибытии Хрущева в Америку.

Встречал Никиту Сергеевича сам президент Дуайт Эйзенхауэр. Поскольку это был официальный визит, проходил он с самого начала весьма торжественно.

Хрущев впервые встречался с Америкой. Там до него из советских руководителей успел побывать разве что Микоян в 30-е годы. От той поездки в нашей стране осталась память — мороженое-эскимо на палочке. Именно из США Микоян привез технологию его изготовления.

Поездку запланировали на двенадцать дней. Она включала в себя посещение разных районов Восточного и Западного побережья, а также центра страны.

В зарубежные вояжи Хрущев, отойдя от запрета сталинской поры, почти всегда брал жену. А иногда и других членов своей большой семьи. В этот раз с ним, кроме супруги Нины Петровны, были дочери, Юлия и Рада, и сын Сергей, тогда молодой инженер-конструктор ракетной техники, уже успевший получить звание Героя Соцтруда и Ленинскую премию.

Если читать отчеты той поры, то создается впечатление, что уже с первых минут пребывания Хрущева в Вашингтоне его приветствовали ликующие толпы американцев. На самом деле это не совсем так. По всему маршруту следования — от военного аэродрома, где приземлился «Ту-114», до официальной резиденции в Блэйрхаусе — стояло много людей, но они были скорее любопытствующими, чем ликующими. Им было интересно посмотреть на этого человека — «коммуниста номер один», как его тогда называли в американских газетах. Мы видели перед собой настороженные лица.

Кстати, на всем пути то тут, то там я замечал умело расставленных сотрудников нашего посольства и членов их семей. Те действительно ликовали, размахивая флажками. Общая же атмосфера была поначалу, как я уже сказал, настороженная, выжидательная. Однако потом я с интересом наблюдал, как после каждого из двенадцати дней пребывания Хрущева в США отношение к нему буквально целой страны (а он постоянно, по нескольку раз в день, появлялся на телевизионных экранах) менялось на глазах. Так что когда он снова прибыл в Вашингтон в конце своего визита, те же толпы народа встречали его совершенно иначе. Люди улыбались, выкрикивали: «Никита, приезжай еще!» Хрущев сумел за это время влюбить в себя американцев. Талант общения у него был выдающийся.

Обед у Эйзенхауэра

В первый же вечер Эйзенхауэр дал официальный обед. Форма одежды предусматривалась соответствующая — фрак, дополненный белым галстуком-бабочкой. Это, конечно, высший класс протокольной одежды. Все американцы именно так и были одеты. Ну а наши не то что белых, вообще никаких галстуков-бабочек не признавали, а тем более фраков. В смокинг, помню, облачился только посол. Так и определялись на обеде: если при обычном галстуке, в темном костюме, значит — русский, если во фраке с белой бабочкой, значит — американец, а если с черной бабочкой — это официант.

Началось с того, что все собрались в одном из залов Белого дома, выстроившись по ранжиру, в ожидании выхода Хрущева и Эйзенхауэра с супругами. Я оказался рядом со старейшим членом американского конгресса, спикером палаты представителей Сэмом Рейберном, невысоким, округлым, добродушным человеком. Он представился, сунул мне руку и с чисто техасским произношением прошамкал:

— А что, сынок, у вас в России никто не носит вот этого всего?

И показал на свой довольно потертый фрак и бабочку. Я говорю:

— Знаете, это у нас как-то не принято.

— Вот и молодцы. Правильно. Глупости все это. Я всю жизнь вынужден по торжественным случаям все это надевать, а привыкнуть так и не смог.

Тут я обратил внимание, что вместо стоячего воротничка, который положен к фраку, у его рубашки обычный отложной воротник. Он перехватил мой взгляд и сказал:

— A-а, заметили? Это из уважения к моей старости позволено мне носить нормальный воротник. Больше ни у кого такого нет. Только мне можно.

Во время обеда Хрущев выучил, наверное первые в своей жизни, слова на иностранном языке. Он спросил меня, как будет по-английски «мой друг». Я ответил: «Май френд». Хрущев старательно повторил. Потом, когда общался с Эйзенхауэром, постоянно приговаривал — «май френд». Причем произносил он это уж очень по-русски, но Эйзенхауэр его понимал. Он явно симпатизировал своему гостю.

Через год, когда отношения с Америкой вконец испортились, Хрущев любил повторять: «Тоже мне, май френд нашелся! Откуда ты взявся и на хрен мне сдався?!» Но это — через год… А тогда, в 59-м, — «май френд», и казалось, так будет всегда.

Программа пребывания Хрущева в Америке готовилась заранее и подробно обсуждалась службами протокола и охраны. При этом наши настаивали на том, чтобы Никите Сергеевичу было позволено летать по стране на своем самолете. Американцы не соглашались и говорили, что коль скоро Хрущев их гость, то он должен совершать все перелеты и на их самолетах. Подчеркивалось, что эти самолеты будут из числа специальных, обслуживающих только президента и его команду. Американцы, скорее всего, опасались тогда, что при полетах нашего самолета над территорией Соединенных Штатов мы непременно поддадимся соблазну заняться воздушным шпионажем.