Об исторической лингвистике - Андрей Зализняк

Окончательной победой расшифровки можно считать тот день в мае 1953 года, когда Вентрис получил письмо от своего коллеги археолога Блегена, который вел раскопки в Пилосе на Пелопоннесе, с текстом только что найденной новой таблички. Это был некий список, где в конце каждой строки стояло изображение треножника и цифра (написание цифр уже было известно). В строке с цифрой 1 Блеген, используя расшифровку Вентриса, прочел ti-ri-po, в строке с цифрой 2 — ti-ri-po-de. Это прямые соответствия архаического греческого tripos «треножник» (в единственном числе) и tripode (то же в двойственном числе). Несомненную греческую интерпретацию получил и ряд других слов текста.

Сейчас критское линейное письмо В уже расшифровано полностью. Вот вам замечательная счастливая история.

Но есть и истории, напротив, несчастные. Самая главная из них — это история Фестского диска, о которой вы, наверное, слышали. Фестский диск найден тоже, кстати, на Крите, в городе Фест, и нынешние путешественники, которые ездят на Крит купаться в море, могут зайти в знаменитый музей, где выставлен Фестский диск. Это обожженный глиняный диск, размером немного побольше ладони, необычайно красивый, аккуратно исписанный с двух сторон по спирали знаками иероглифического вида. Среди них есть головы, изображения людей, животных, растений, оружия. Но это не рисунки, а настоящее письмо; более того, каждый знак не процарапан, а выдавлен в глине штемпелем — т. е. принцип тот же, что у Гутенберга.

Для Фестского диска существует множество попыток расшифровки. Прочтения предлагались самые разные — от списка городов или кораблей до гимна богам и даже до разнузданного гимна весьма современного, почти неприличного содержания. Но тут, к сожалению, применим очень простой принцип: если некто предлагает полную расшифровку Фестского диска, то ее можно даже не читать. Надежными здесь можно считать только успехи в установлении слогового характера знаков, в изучении закономерностей их распределения и т. п., но не более того.

Так что ситуация, которую вы обрисовали, является — не скажу массовой, — но во всяком случае, многократно повторявшейся в истории изучения языков. Это безумно интересный и такой волнующий раздел лингвистики — расшифровка самой письменности как таковой. Хотите положить на это жизнь — тогда можно чего-то достичь, но просто так сесть и расшифровать к вечеру такую вещь, как многие надеются, — это никому не удавалось.

Лиза Щеголькова: Спасибо.

Филипп Хаустов: После того, как все падежи, склонения-спряжения отпали, окончания «съедены», откуда берутся новые частицы, типа de, of? Какого они происхождения?

А. А. Зализняк: Они берутся из того, что уже было в языке, но использовалось редко. Допустим, в русском языке пропали окончания родительного падежа — чем бы вы их заменили? Например, «дом приятеля», как бы вы сказали, если нет родительного падежа?

Филипп Хаустов: Я имел посещать мой друг вчера.

А. А. Зализняк: Да, но это не родительный падеж. А для родительного падежа какой-нибудь предлог пришлось бы использовать. Какой? Из имеющихся. Ему надо было бы придать немножко более общее значение.

Филипп Хаустов: «У», например...

А. А. Зализняк: «У», может быть. Вот ровно в таком положении оказался болгарский язык, единственный славянский язык, который потерял падежи. В болгарском языке нет окончаний падежей. Что же в этой ситуации пришлось сделать? Пришлось заменить их предлогами, поэтому по-болгарски это будет «дом на мой друг». Конечно, предлог «на» изначально не имел этого значения, оно несколько сдвигается в сторону по сравнению с тем, что было.

И. Б. Иткин: Еще вопросы?

– Меня интересует, насколько правильны выводы по поводу произношения слов, в отношении которых применяется реконструкция. Насколько я понимаю, мы имеем дело с безакцентным произношением только во французском, а всё остальное — с натяжкой.

А. А. Зализняк: Можете называть это натяжкой, если у вас заранее имеется некоторый скепсис. Мы можем говорить о некоторой доле вероятности — это совершенно верно. Звездочкой здесь показано, что это не засвидетельствовано. Для остальных слов орфографическая запись засвидетельствована, а то, что я написал в скобках — это гипотезы лингвистов (в отличие от последнего слова, которое фиксируется, потому что слышится сейчас). Это гипотезы со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– В первоисточниках нет записи в транскрипции?

А. А. Зализняк: Нет, само понятие транскрипции — это позднее научное понятие. В древних текстах никакой записи в транскрипции не было.

– А как звучал санскрит?

А. А. Зализняк: Ну, санскрит и сейчас звучит: в городе Бенарес (Варанаси) записали санскрит в качестве родного языка 500 человек.

– А праиндоевропейский?

А. А. Зализняк: О праиндоевропейском можно судить только на основании реконструкции. На самом деле, этот вопрос часто возникает. Строго говоря, лингвист делает вывод только о сходстве, о совпадении и несовпадении: одна фонема в данном случае или две разные. Как звучали фонемы — это всегда гипотеза.

Как правило, в таких случаях основная опора состоит в том, чтобы найти среди живых языков язык примерно такой же структуры и посмотреть, как это звучит там. Языки не слишком разнообразны в этом отношении, не существует языков с какими-то абсолютно другими фонемами. Все языки мира в общем используют некоторый ядерный набор фонем: м, р, а, о, у есть почти везде. И вот подбирается язык, который по крайней мере в этом своем фрагменте максимально близок к тому, что у нас получается по реконструкции. Тогда самым вероятным окажется предположение, что и произношение было такое же, как там. Но, конечно же, это всего лишь гипотеза.

И. Б. Иткин: Еще вопросы?

– Скажите, пожалуйста, а как ученые пришли к выводу, что существовал праиндоевропейский язык, если от него не осталось памятников.

А. А. Зализняк: Пожалуйста. Но это и есть вопрос о том, имеется ли убедительная сила в том, что я вам рассказываю в течение часа и чем занимается большое количество лингвистов в течение двухсот лет.

Первый наблюдаемый вывод состоит в том, что существуют языки, которые очень похожи друг на друга. Не вызывает, например, сомнения то, что русский и украинский языки похожи, и это сходство не случайное. Тем самым мы делаем первый шаг в нашем заключении, что, вероятно, существовал язык-предок, общий для этих двух.

Все следующие шаги строятся таким же образом. Далее идет совокупность русского с украинским, с одной стороны, и, скажем, с другой стороны, совокупность польского с чешским. Вот у вас уже восточнославянские языки и западнославянские языки. Про них вы делаете то же самое предположение, что они в какой-то момент сходились к одному предку.

И вот таким же способом, делая уже не два шага, а три, четыре, шесть, семь, десять шагов вы доходите наконец до понятия праиндоевропейского языка. Вы правы в том смысле, что при каждом следующем углублении возрастает некоторый элемент ненадежности, — это верно. Ваш вопрос вовсе не такой немыслимый. Мне один раз в очень серьезной беседе пришлось отвечать на этот же вопрос, когда я разговаривал с настоящим французским скептиком — из тех, кто желал отрицать лингвистику как таковую. И вопрос был в точности такой же: откуда вы знаете, что существовал праиндоевропейский язык, и не является ли всё это сплошной вашей, лингвистов, выдумкой? Вот примерно это я ему и отвечал. Так что мне не в первый раз приходится отвечать на этот вопрос.

Е. Б. Феклистова: А удалось Вам его убедить?

А. А. Зализняк: О нет, что Вы! Француза-скептика разве убедишь!

И. Б. Иткин: Еще вопросы, господа?

Полина Чернышева (6 класс, школа «Интеллектуал»): Вот тот язык, который вы написали перед старофранцузским — это какой?

А. А. Зализняк: Это тоже старофранцузский, но более ранний, который еще не отражен в записях. Это галльско-романский язык, та форма романской речи, которая бытовала на территории Галлии.

И. Б. Иткин: Есть ли еще вопросы? Если есть, держим руку высоко. Да?

Е. Б. Феклистова: Меня интересует ваше личное отношение, осмысленно или не осмысленно учить в 11 классе к экзамену, какое ударение указано в нормативном словаре?

А. А. Зализняк: Ну, понимаете, поскольку я занимался составлением соответствующих словарей, моя позиция заключается в том, что это осмысленно.

Другое дело, что есть вопрос о том, насколько и что можно и должно навязывать, а насколько нельзя. Сейчас общая тенденция состоит в том, чтобы не соблюдать правила, которые когда-то считались совершенно незыблемыми. Книги выходят с вольной орфографией, во многих издательствах отменена функция редактирования. И то, что сейчас читают школьники, — это часто плохой русский язык, с плохой орфографией и прочим.