Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тут псарня и конюшни, — показал отец.
На манежной площадке гоняли на корде коней. Англичанин-жокей, длиннозубый и спокойный, как статуя, стоял на обочине, постукивая плеточкой по лакированному чеботу. Невозмутимо поздоровался с отцом за руку.
— Что нового, пан Кребс?
— Этот народ... — Англичанин отвел в сторону сигару, зажатую между простыми, как карандаши, пальцами. — Ему бы ездить по-цыгански, без всякий закон... Сегодня засеклась Бьянка.
— Может, оно и лучше, — рассуждал отец, — я всегда говорил вам, что следует готовить на скачки Змея.
— О, но! — запротестовал англичанин. — Но, Змей! Стать Змея не есть соответствующая стать. Посмотрите на его бабки. Посмотрите — Мэри его мать, — посмотрите на ее калмыцкую грудастость и почти вислозадость. Но, но!
С манежа собирались к ним конюхи. Старший конюх, Змитер, обожженный солнцем до того, что кожа лупилась на носу, как на молодой картошке, снял шапку.
— Накройся, — бросил отец. — Знаешь — не люблю.
Змитер неискренно вздохнул, накрылся.
— И не вздыхай, — продолжал отец, — не подлизывайся. Чует кошка... Было тебе приказано бинтовать Бьянку или нет?
— О Змитер, бестия Змитер, — не унимался англичанин, — хитрый азиат Змитер. Все они в сговоре, они не хотели Бьянки, они хотели выпустить местного дрыганта... совсем как сам пан-князь Загорский.
Глаза отца неуловимо смеялись, очень синие и простодушно хитрые, как у молодого черта.
— Что ж поделаешь, мистер Кребс. Тут уж ничего не поделаешь. Видимо, будем выпускать на скачки трехлеток Змея, Черкеса и Мамелюка.
И взревел на Змитра:
— Еще раз такое — не пошлю покупать коней. Кукуй себе в Загорщине.
Вздохнул.
— Подбери для паныча кобылку из более смирных и жеребца.
— Глорию разве? — спросил Змитер.
— Чтобы голову свернул?
— Что вы, господин, не знаете, как ездят мужицкие дети? Они с хвоста на коня взлетают, черти... чтобы лягнуть не успела.
— А мне не надо, — пояснил пан Юрий. — Мне надо, чтобы он за какой-то месяц научился ездить красиво, а не по-хлопски. Потом дадим и настоящего жеребца.
— Ладно, — согласился Змитер и пошел в конюшни.
Алесь взглянул на англичанина и неожиданно заметил, что глаза его смеются.
— Так это молодой князь? — понял англичанин. — Будущий хозяин?
— Да, — подтвердил отец.
— Новый метла будет мести по-новому, — откровенничал Кребс.— Кребс пойдет отсюда вместе со знанием лошадей и строптивостью. А?
— Можно мне сказать, отец? — спросил Алесь.
— Говори.
— Вам не надо будет идти отсюда, пан Кребс. Вы хороший. Вы останетесь тут, и я вам буду больше платить.
Отец улыбнулся. Холодные глаза Кребса потеплели.
— Гуд бой, — обрадовался он. — Тогда и я буду делать молодой пан хорошо. Я научу пан ездить, как молодой лорд из лучших фамилий. — И, глянув на пана Юрия, добавил: — И он никогда не будет заставлять состарившегося уже тогда Кребса поступать против совести... и обманывать его. А Кребс сделает, чтобы трехлетки пана были лучшими даже в Петербурге.
Посрамленный отец отвел глаза.
— Вам не придется ждать, пан Кребс. Я увеличиваю вам жалованье вдвое.
— Зачем мне это? — удивился Кребс. — Лучше бы не надо стоять на своем. Настоящий лорд не входит в сговор с конюхами и против своего же знатока, который хочет сделать конный завод лорда лучше всех.
— Ладно уж, Кребс, извини, — сказал отец. — Больше не буду. Делай себе что хочешь.
Конюхи повели перед людьми на обочине коней.
Среди них Алесь заметил одну, маленькую и статную, как игрушка, всю удивительно подобранную, чистенькую и как будто атласную. Масть кобылки была мышастая, ушки аккуратненькие, копытца как стопочки.
— Эту, — показал Алесь.
Англичанин оживился.
— У молодого есть глаз... Стоит учить... Красавица кобылка. Как молодая леди... Головка маленькая, но не злая; шея — чудо шея.
Обратился к отцу.
— Но ваши имена... Бог мой, что за имя... Для такой леди и вдруг: Ко-сюнь-ка.
— Косюнька! — визгнул обрадованный Алесь и бросился к кобылке.
— Сахар возьми, — предупредил отец.
Алесь совал под храп Косюньки кусок сахара, и она бережно хлопала его по ладони теплым твердым храпом.
— Косюнька моя, Косюнька.
И Косюнька дунула в плечо мальчугану теплым и приятным.
— Ведите ее, — произнес отец. — Выбирай второго, Алесь.
Опять пошли кони, и каждый был красив, будто во сне, но какой-то не тот, без связи, ведущей к человеческому сердцу.
— Привередлив, как Анеля Мнишка, — заметил отец.
Но он напрасно говорил это, так как в тот же миг из ворот конюшни появился Он, тот, без кого жизнь не могла иметь смысла. Его вел под уздечку худой и подобранный парень, и Он, дурачась, делал вид, что хочет схватить парня зубами за плечо.
Он был красивее всех на земле, красивее всех зверей и всех людей. Он шел, пританцовывая на каждом шагу, неизмеримо горделивый от здоровья, силы и невозможной своей красоты.
Белый как снег и белее его, с маленькой нервной головкой и длинной шеей, весь совершенство и без единого изъяна, он косился золотым и слегка кровавым по белку глазом, а его хвост и грива, невероятно длинные и мягко-золотистые, шевелились нежными волнами.
«Вы, маленькие людишки, — кажется, говорил взор коня. — Что мне до вас? Я позволяю вам осквернять ногами мои бока лишь потому, что делаю вам одолжение. И так будет, пока я не найду того, кого полюблю. А над тем буду паном, ведь я бог, а он только человек...»
Отец взглянул на Алеся и вздохнул: все было понятно.
— Логвин, — обратился отец к конюху, — веди Ургу сюда.
Молодой и серьезный парень подвел араба к ним.
— Будешь конюшим молодого пана, Логвин, — пояснил пан Юрий. — Будешь знать лишь его. Ургу подготовь. Через месяц он понадобится. И ты, Змитер, знай: Логвину положены только Косюнька и Урга. Ничего больше.
Логвин улыбнулся скромной хорошей улыбкой.
— Паныча намуштровать, — продолжил Загорский. — Научить скрести, чистить, мыть, ухаживать за копытами. Научить лечебным травам для лошадей.
— Сделаем, — согласился Логвин.
— То тогда прощайте... Прощайте, мистер Кребс.
Они прошли конские дворы и
