Первый шпион Америки - Романов Владислав Иванович

— Но ты же сам не раз говорил, что новая власть — это та же Парижская Коммуна, только без гильотин, — недоуменно заметил Каменев.

— Мало ли что я говорю?! — возмутился Ленин. — Нельзя же, батенька, все понимать так буквально! Если мы провозгласили, к примеру, лозунг: «Земля — крестьянам!», то выходит, что мы завтра же должны будем раздать ее всем подряд в собственность. Но если мы так сделаем, то тут же породим миллионы мелких собственников, а такая мелкобуржуазная стихия и порождает капитализм ежесекундно, ежечасно и в массовом масштабе. И через два месяца эта армия кулаков задушит революцию. Вам, социалисту с большим стажем, просто стыдно не знать таких элементарных вещей!

Локкарт услышал эту историю от самого Каменева, с очаровательной женой которого, работавшей в Наркомпросе, он был знаком еще со старых времен. И хоть Роберта многие знали в Москве, помня его на посту генконсула, но отсутствие дипломатического статуса создавало множество неудобств. Все принимали его и разговаривали с ним как с частным лицом. И Троцкий, подчеркнув это, вежливо дал понять, что не может всерьез прислушиваться к его мнению и приводить в качестве аргумента в разговорах с Лениным.

— Фактически вы и ваши коллеги, я имею уже в виду послов Франции, Америки и других стран Европы, которые сидят в Вологде и не хотят ехать в Москву, устранились от диалога с нами, а нежелание английского и французского крейсеров покинуть Мурманск, несмотря на все наши просьбы, и присутствие двенадцати тысяч солдат десанта — все это создает более чем странную ситуацию…

— По моим сведениям, тысяча двести солдат, — уточнил Локкарт.

— По нашим — двенадцать тысяч. — Троцкий закурил папиросу, в упор посмотрев на него пытливым взглядом. — Создастся такое ощущение, что вы не хотите диалога, вы пытаетесь нас запугать языком ультиматумов: или мы вступаем в войну с Германией, или вы объявляете нам войну лишь на том основании, что мы заключили с немцами мирный договор. Но мы же заключили не союзнический договор, мы же не перешли на их сторону. Мы только заявили, что не в состоянии воевать ни на чьей стороне: экономика страны разрушена, народ устал, мы выдохлись. А вы твердите свое: или — или! И всеми возможными способами хотите снова втянуть нас в кровавую европейскую бойню.

— Мы хотим сегодня сс закончить, Лев, — выдержав напор наркомвоенмора, устало проговорил Локкарт. — И не мы втянули в нее Россию. Не мы заставили вас подписать грязный и бесправный договор с Германией, в результате которого уже нет той великой России, которой она была. Не мы втягиваем вас в гражданскую войну. Я вижу в этих обстоятельствах только один выход: не превращение войны империалистической в гражданскую, а именно этот лозунг, выдвинутый Лениным, сше вчера украшавший вашу партию, ныне грозит превратил ься в жуткую братоубийственную явь, а наоборот — доведение мировой войны до победного конца. И это сослужит вам две службы: примирение с собственным народом и признание вашей власти перед мировым сообществом, без поддержки и помощи которого вам все равно не прожить. Та же Добровольческая армия, которая готовится к походу на Москву, может пойти воевать против немцев. Еще можно договориться, я хорошо знаю генерала Алексеева и могу быть посредником в этих переговорах. Левые эсеры, которые так ненавидят немцев, могут сформировать если не армию, то свой полк. Еще не поздно, Лев, сделать выбор!

Локкарт умолк. Молчал и Троцкий, который в душе был согласен с доводами своего собеседника, Роберт это чувствовал.

— Ну хорошо, к примеру, я согласен. — Троцкий закурил, жадно глотая дым. — Допустим, я берусь убедить своих товарищей, того же Ильича. Но он резонно спросит: а что взамен готова предложить Антанта? Какую помощь? Мы с вами сейчас сидим и философствуем, как две девицы на выданье: если б да кабы! Пусть кто-нибудь приедет с реальными полномочиями и скажет: мы даем вам то-то и то-то, мы поможем с хлебом, углем, паровозами, керосином. Такие-то сроки, такие-то объемы. Вот тогда возникнет реальный разговор. А что сейчас? Болтовня, от которой народ уже стонет. А что касается выбора, то мы свой уже сделали полгода назад. Мы ни с вами, ни с немцами, мы против вас. Против всех на данный период.

— Это глупость, — помедлив, сказал Роберт. — Нельзя идти против всех.

— Джордано Бруно, Галилей, Коперник… В истории человечества были примеры, когда один шел против всех и на его стороне оказывалась правда. Даже если нам суждено погибнуть, мы не отступим. У вас есть выбор: идти с нами или против нас. Еще не поздно, Роберт, лично вам это сделать. А пойдете против — погибнете!

Троцкий умел убеждать. Локкарт ничего не мог ему возразить: наркомвоенмор прав. И Клемансо, и Вильсон, и Ллойд-Джордж выжидали, ничего не предлагая, а только требуя от России одного: выполнения союзнических обязательств. И крейсеры в Мурманске — это в какой-то степени и способ давления, попытка шантажа.

— Вы умный человек, Роберт, и я понимаю, что от вас многое не зависит. Политика вообще грязное занятие. Вы обернуться не успеете, как вас обольют грязью, подставят те, кто сегодня распинается вам в любви. Ильич верно говорит: надо учиться быть жестоким. Наука жестокости для политика одна из главных. — Наркомвоенмор блеснул кругляшками пенсне. — Мы сейчас сидим и беседуем, как добрые товарищи, а завтра вы возьмете и нож мне в спину воткнете, несмотря на всю интеллигентность. И так может быть.

— Я этого не сделаю, вы знаете! — твердо сказал Локкарт.

— Не зарекайтесь. Так уже не раз было. Вот такие, как вы, интеллигентные, чаще всего и убивают… — Троцкий снял пенсне, прикрыл воспаленные глаза и, казалось, на мгновение отключился, задремал. Потом открыл их и как-то холодно, по-чужому взглянул на Роберта: — Извините, но меня ждут дела…

Троцкий спал по четыре-пять часов в сутки, как и все остальные. Локкарт проклинал себя за беспомощность, он шифровал одно донесение за другим, пытаясь убедить Бальфура и Ллойд-Джорджа в том, что с Троцким и Лениным еще можно обо всем договориться и он уже вырвал из Троцкого обещание переубедить Ленина и пойти на союз с Антантой, но теперь нужны конкретные предложения помощи новой России, необходимы срочные переговоры на более высоком уровне. Немедленно. Завтра.

В ответ же приходили все более и более сдержанные телеграммы, точно ни Англии, ни другим странам антигерманского пакта эта новая страна была уже не нужна. Точнее, такая Россия уже никому не была нужна.

6

Они сидели в уютном французском кафе «Трамбле» на Цветном бульваре. Из французских закусок имелся небольшой выбор сыров и паштетов, и Каламатиано попросил сделать по тарелочке ассорти того и другого, а также принести селедочку в винном соусе и отварную картошку и сибирские пельмени. Последние три блюда заказал гость, которому Ксенофон Дмитриевич предоставил такое право, и Ефим Львович, пробежав презрительным взглядом карту пуассонов, то бишь рыбных деликатесов под разными экзотическими соусами, предпочел блюда простые, но содержательные.

— А соусы принесите, — добавил Ефим Львович. — И провансаль ваш, и лотарингский, и бешамель, мы попробуем… Может быть, кое-что и подойдет к пельмешкам.

Официант недоуменно посмотрел на Каламатиано, который по внешнему виду и манерам внушал ему больше доверия: как понимать сию донельзя глупую просьбу этого военного человека, сидящего к тому же за столом в шинели?

— Принесите эти три соуса, — улыбнувшись, кивнул Ксенофон Дмитриевич.

— А к пельменям обязательно еще горчицу, перец, хрен и уксус! — напористо произнес Синицын, и официант снова округлил глаза. — Я что-то непонятное сказал? — заметив эту гримасу и побагровев, с обидой спросил подполковник.

— Я принесу. — Гарсон из русских светских мальчиков вежливо наклонил голову и, не встретив более никаких предложений, удалился.

— Сопливый русский щенок, — посмотрев ему вслед, проговорил Ефим Львович, нервно разглаживая указательным пальцем густые рыжеватые усы, тяжелой подковой застывшие на мужественном широкоскулом лице. — Померз бы он в галицийских болотах да поел бы два года подряд мерзлой шрапнели вперемешку с пороховой гарью, не корчил бы тут глупые рожи из-за того, что клиент недостаточно тонко различает соусные оттенки. А то выкормили его, взлелеяли на чистых простынях, вот он и крутит хвостом. А на вид щенок щенком, даже в кобели еще не вышел.