Пассажир последнего рейса - Роберт Штильмарк

— Ох, Саша, ты так говоришь, будто нам ворота распахнуты, только в троечку твою сесть! Кто же о счастье помыслить смеет, когда кругом голод и смерть?.. Но неужто тебе невдомек, какая теперь из меня монахиня, коли… сама в любви призналась?.. Быть мне… либо в черном скиту молчальницей, либо… уж за тобою, Саша!

…Рассвет, очень чистый и ясный, набирал силу и обещал жаркий день. Над баржей и во всех оконных проемах сияло розовое и голубое. Даже стрельба поутихла, и ветерок отогнал облака дыма.

Антонина украдкой провожала Сашу взглядом — он уже укладывался у себя, неловко шевелил поленья и делал неосторожно-смелые движения, рискуя разбередить рану. Его поцелуй жег губы Антонине, первый поцелуй в ее жизни. От слабости, от разговора с Сашкой, от его опаляющего дыхания все плыло и колыхалось в глазах Антонины, будто баржа снялась со своих якорей и ветерок погнал ее в розоватый, светлый простор.

Внезапно в левом оконном проеме Антонина увидела рядом с пушистым облачком что-то похожее на крест.

Он вырастал и перемещался, и при этом стал различим непривычно-стрекочущий звук. Этот ритмичный стрекот по-хозяйски вторгался в утреннее затишье и не походил на привычные звуки войны. Он сделался требовательно-громким, а серо-голубой крест прошел наискось над баржей. Яшемская послушница увидела звезды на крыльях, лучистый диск впереди, удлиненное тело, похожее на стрекозиное… На миг из-за крыла, при легком крене аппарата, мелькнула очкастая голова в гладком шлеме.

— Аэроплан! — сообразила Антонина, когда от проплывающего креста отделилась еще какая-то темная вещь.

Предмет со свистом пошел к земле, и почти сразу до слуха Антонины донесло сильный тугой звук, от которого дрогнула земля и даже качнулась на воде громоздкая баржа с людьми. Эхо разнесло грохот взрыва далеко вниз и вверх по реке. Ударила пушка. Зачастили пулеметы, но стрекочущий звук не умирал в грохоте стрельбы. И Тоня вдруг впервые за много лет вспомнила, что отец ее, Сергей Капитонович Шанин, некогда был таким же крылатым и очкастым пилотом. Вспомнилась Тоне и фотография его в гладком шлеме с очками, сдвинутыми на лоб. Была такая фотография у матери еще на пароходе «Кологривец», с которого заболевшую маму и двенадцатилетнюю Тоню сняли в Яшме…

Снова раздался взрыв, и стрекотание мотора стало отдаляться. Изможденные лишениями пленники и заложники на барже даже не проснулись от этих новых шумов войны, и лишь Сашка Овчинников, уснувший в волнении, приоткрывал при взрывах динамитных авиационных бомб синие свои глаза и тут же закрывал их снова, побежденный непомерной усталостью…

Глава четвертая

Беглец

Уютный балкон двухэтажного особняка на Волжской набережной Ярославля завален мешками с песком. Они защищают от пуль зеркальные стекла нижней квартиры, занятой хозяевами дома. На втором этаже половина стекол уже выбита, и вся верхняя шестикомнатная квартира утратила прежний вид. Жильцам пришлось ее покинуть…

Но это прискорбное обстоятельство не слишком тревожит сейчас владельца. Даже, напротив, вызывает у него скорее сладостное чувство злорадства: ведь там, наверху, еще зимою 1917/18 года нагло разместились по ордерам ярославского совдепа три большевистских семейства, переселенные из полуразрушенных фабричных бараков.

Хозяин особняка, польский инженер Здислав Зборович, конечно, понимает, что этим людям неважно жилось в барачных лачугах, но… он-то тут при чем? Он-то покупал особняк у полковника Зурова для себя, а не для тех, кому в большевистской России не хватает жилья!

После зимнего уплотнения семейству Зборович — самому господину инженеру, его супруге, дочери Ванде и сыну Владеку, почти взрослому, пришлось вместе с экономкой, поварихой и горничной стесниться в восьми комнатах нижнего этажа. Жизнь семьи стала мизерной, мещанской!

Правда, для прислуги нашлась полуподвальная комната рядом с кухней, но уже ни настоящего бала, ни большого концертного вечера для гостей из Варшавы и Петербурга не устроишь! Ведь в четырех нижних залах поставлены — о ужас! — кровати, а в просторный зал с двумя роялями перенесен сверху столовый гарнитур. Кошмар! Если бы все это можно было заранее предвидеть, никаким юристам не удалось бы уговорить пана Зборовича приобрести этот особняк у полковника Зурова весной 1917 года!

Впрочем, первые месяцы в новом доме, при новой, уже не монархической власти были приятны. Прекрасно пошли коммерческие дела пана, связанные с поставками ивановских, лодзинских и лионских фирм на союзную армию, и банковский счет пана Здислава возрастал пропорционально потерям союзников в снаряжении и обмундировании, ибо Здислав Зборович со всей энергией помогал возмещать эти потери!

Немало приятных гостей перевидал особняк за быстротечное лето 1917 года! Перед деловыми людьми из Кракова, Парижа и Манчестера играл пианист Николай Орлов, танцевали обольстительные балерины, читали пророческие стихи Бальмонт и Северянин, пел знаменитый тенор Смирнов… Потом — переворот в октябре. Чека. Холод. Очереди. Уплотнение. А теперь?

Окна нижнего этажа походят на амбразуры средневековой крепости, в доме не горит электричество, и дамы с тревогой прислушиваются к стрельбе на окраинах.

Однако нельзя сказать, что эти трагические события явились неожиданными для семейства Зборович.

Еще задолго до событий стали опять появляться, в уплотненном особняке приезжие. Ходили они по городу торопливо, избегали встреч и знакомств, низко надвигали шляпы на лоб, никогда не садились у раскрытых окон, меняли цвет волос, держались незаметно.

Но и среди этих скромных гостей, столь отличных от прежних знаменитостей, встречались имена небезызвестные.

Выступали они в задних комнатах особняка перед узким, весьма избранным кругом слушателей. Притом, как подобает мастерам, выступали всегда по памяти, избегая записок… Собрания проходили без сверкающих люстр и криков «браво!», но слова приезжих ораторов собравшиеся ловили с неослабным вниманием. Еще бы! Ведь среди гостей особняка бывал, например, Борис Викторович Савинков, эсер, почти цареубийца, организатор покушения на великого князя Сергея Александровича, государева дядю. В кабинете Керенского Савинков занимал пост заместителя военного министра и потребовал введения смертной казни за воинские преступления. Появлялся он в особняке Зборовичей гладко выбритым, в защитном военном френче, брюках галифе и в красных английских крагах.

Не раз навещал особняк и сам герой нынешних событий в Ярославле полковник Александр Петрович Перхуров. Бывали переодетые в штатское генералы Гоппер, Афанасьев и Карпов, бывали посланцы французских дипломатов, американского посла и британского дипломатического агента.

Слушать же их собирались именитые горожане, друзья дома: бывший городской голова Лопатин, митрополит ярославский Агафангел, не погнушавшийся полезной дружбой с сыном римско-католической церкви; глава местной партии кадетов Кизнер, меньшевистский деятель адвокат Мешковский, хвалившийся глубоким знанием всех тайн большевистской подпольной конспирации. Гостем особняка бывал и полковник Лебедев, командовавший при Керенском войсками ярославского гарнизона. При большевиках Лебедев довольствовался скромной ролью начальника воинского склада, где трудился и другой полковник, Георгий Павлович Зуров, бывший владелец поместья Солнцева и особняка на Волжской набережной.

Георгий Павлович переменил вид на жительство, несколько преобразил даже свой внешний облик v в соответствии с неприметной должностью складского писаря у Лебедева и, как прочие гости особняка Зборовичей, оповещал о своем приходе условным стуком. Ютился он где-то на глухом конце Рыбинской улицы, за Владимирской церковью, в убогой каморке.

Не оставалась в стороне от патриотического дела и супруга Здислава Зборовича, пани Элеонора. Она подружилась с артисткой ярославского «Интимного театра» Эльгой Барковской — пан Здислав был ревностным ценителем ее таланта. Среди других почитателей артистки был поручик Фалалеев, выдававший себя перед партийными работниками Ярославля за выходца «из низов». Войдя в доверие к работникам губкома, Фалалеев занял пост уездного комиссара милиции и по рекомендации своей приятельницы Барковской тоже оказался в числе тайных гостей особняка Зборовича.

Фалалеев смог оказать заговорщикам немалые услуги!

Через него полковник Перхуров своевременно узнавал все подробности насчет дислокации частей и смены караульных постов в городе и гарнизоне, о настроениях солдат Первого Советского полка, размещенного в здании Ярославского кадетского корпуса. Заговорщики выяснили заранее адреса советских руководителей, имели данные обо всех запасах в городе, о разногласиях и спорах между фракциями эсеров и большевиков в губисполкоме… словом, пани Барковская и ее друг Фалалеев оказали мятежным офицерам посильную помощь!