Я, Есенин Сергей… - Сергей Есенин

Исповедь хулигана

Не каждый умеет петь,Не каждому дано яблокомПадать к чужим ногам.Сие есть самая великая исповедь,Которой исповедуется хулиган.Я нарочно иду нечесаным,С головой, как керосиновая лампа, на плечах.Ваших душ безлиственную осеньМне нравится в потемках освещать.Мне нравится, когда каменья браниЛетят в меня, как град рыгающей грозы,Я только крепче жму тогда рукамиМоих волос качнувшийся пузырь.Так хорошо тогда мне вспоминатьЗаросший пруд и хриплый звон ольхи,Что где-то у меня живут отец и мать,Которым наплевать на все мои стихи,Которым дорог я, как поле и как плоть,Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.Они бы вилами пришли вас заколотьЗа каждый крик ваш, брошенный в меня.Бедные, бедные крестьяне!Вы, наверно, стали некрасивыми,Так же боитесь Бога и болотных недр.О, если б вы понимали,Что сын ваш в РоссииСамый лучший поэт!Вы ль за жизнь его сердцем не индевели,Когда босые ноги он в лужах осенних макал?А теперь он ходит в цилиндреИ лакированных башмаках.Но живет в нем задор прежней вправкиДеревенского озорника.Каждой корове с вывески мясной лавкиОн кланяется издалека.И, встречаясь с извозчиками на площади,Вспоминая запах навоза с родных полей,Он готов нести хвост каждой лошади,Как венчального платья шлейф.Я люблю родину.Я очень люблю родину!Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.Приятны мне свиней испачканные мордыИ в тишине ночной звенящий голос жаб.Я нежно болен вспоминаньем детства,Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь.Как будто бы на корточки погретьсяПрисел наш клен перед костром зари.О, сколько я на нем яиц из гнезд вороньих,Карабкаясь по сучьям, воровал!Все тот же ль он теперь, с верхушкою зеленой?По-прежнему ль крепка его кора?А ты, любимый,Верный пегий пес?!От старости ты стал визглив и слепИ бродишь по двору, влача обвисший хвост,Забыв чутьем, где двери и где хлев.О, как мне дороги все те проказы,Когда, у матери стянув краюху хлеба,Кусали мы с тобой ее по разу,Ни капельки друг другом не погребав.Я все такой же.Сердцем я все такой же.Как васильки во ржи, цветут в лице глаза.Стеля стихов злаченые рогожи,Мне хочется вам нежное сказать.Спокойной ночи!Всем вам спокойной ночи!Отзвенела по траве сумерек зари коса…Мне сегодня хочется оченьИз окошка луну обоссать.

Синий свет, свет такой синий!В эту синь даже умереть не жаль.Ну так что ж, что кажусь я циником,Прицепившим к заднице фонарь!Старый, добрый, заезженный Пегас,Мне ль нужна твоя мягкая рысь?

Я пришел, как суровый мастер,Воспеть и прославить крыс.Башка моя, словно август,Льется бурливых волос вином.

Я хочу быть желтым парусомВ ту страну, куда мы плывем.

Сторона ль ты моя, сторона!Дождевое, осеннее олово.В черной луже продрогший фонарьОтражает безгубую голову.

Нет, уж лучше мне не смотреть,Чтобы вдруг не увидеть хужего.Я на всю эту ржавую мретьБуду щурить глаза и суживать.

Так немного теплей и безбольней.Посмотри: меж скелетов домов,Словно мельник, несет колокольняМедные мешки колоколов.

Если голоден ты – будешь сытым,Коль несчастен – то весел и рад.Только лишь не гляди открыто,Мой земной неизвестный брат.

Как подумал я – так и сделал,Но увы! Все одно и то ж!Видно, слишком привыкло телоОщущать эту стужу и дрожь.

Ну, да что же! Ведь много прочих,Не один я в миру живой!А фонарь то мигнет, то захохочетБезгубой своей головой.

Только сердце под ветхой одеждойШепчет мне, посетившему твердь:«Друг мой, друг мой, прозревшие веждыЗакрывает одна лишь смерть».

Мир таинственный, мир мой древний,Ты, как ветер, затих и присел.Вот сдавили за шею деревнюКаменные руки шоссе.

Так испуганно в снежную выбельЗаметалась звенящая жуть.Здравствуй ты, моя черная гибель,Я навстречу к тебе выхожу!

Город, город, ты в схватке жестокойОкрестил нас как падаль и мразь.Стынет поле в тоске волоокой,Телеграфными столбами давясь.

Жилист мускул у дьявольской выиИ легка ей чугунная гать.Ну, да что же? Ведь нам не впервыеИ расшатываться и пропадать.

Пусть для сердца тягуче колко,Это песня звериных прав!..…Так охотники травят волка,Зажимая в тиски облав.

Зверь припал… и из пасмурных недрКто-то спустит сейчас курки…Вдруг прыжок… и двуногого недругаРаздирают на части клыки.

О, привет тебе, зверь мой любимый!Ты не даром даешься ножу!Как и ты, я, отвсюду гонимый,Средь железных врагов прохожу.

Как и ты, я всегда наготове,И хоть слышу победный рожок,Но отпробует вражеской кровиМой последний, смертельный прыжок.

И пускай я на рыхлую выбельУпаду и зароюсь в снегу…Все же песню отмщенья за гибельПропоют мне на том берегу.

Песнь о хлебе

Вот она, суровая жестокость,Где весь смысл страдания людей.Режет серп тяжелые колосья,Как под горло режут лебедей.

Наше поле издавна знакомоС августовской дрожью поутру.Перевязана в снопы солома,Каждый сноп лежит, как желтый труп.

На телегах, как на катафалках,Их везут в могильный склеп – овин.Словно дьякон, на кобылу гаркнув,Чтит возница погребальный чин.

А потом их бережно, без злости,Головами стелют по землеИ цепами маленькие костиВыбивают из худых телес.

Никому и в голову не встанет,Что солома – это тоже плоть.Людоедке-мельнице – зубамиВ рот суют те кости обмолоть.

И, из мелева заквашивая тесто,Выпекают груды вкусных яств…Вот тогда-то входит яд белесыйВ жбан желудка яйца злобы класть.

Все побои ржи в припек окрасив,Грубость жнущих сжав в духмяный сок,Он вкушающим соломенное мясоОтравляет жернова кишок.

И свистят по всей стране, как осень,Шарлатан, убийца и злодей…Оттого что режет серп колосья,Как под горло режут лебедей.

Живи Есенин триста лет тому назад, сложил бы он триста чудесных песен, выплакал бы радостные, как весенний сок, слезы умиленной души; народил бы сынов и дочерей и у порога земных дней зажег бы вечерний огонь – вкушал бы где-нибудь в лесном скиту в молчании кроткую и светлую печаль.