Прыгай, старик, прыгай! - Михаил Анчаров

И жил, как все в городке, только бил бутылки.

Зинуля принесёт ему дюжину пива и половинку фруктовой, а он их все выпьет и об камень поколотит. Другие сдавали. Зинуля соберёт осколки и в реку скинет в омут, тиной зарастать.

Другого же за ним более ничего не водилось.

А Минога реку любила.

Герр Зибель вёл тогда сложную игру, но с герром Зибелем произошёл конфуз. Он не поверил, что вызвал взрыв, и потому не узнал его в лицо.

Потому что Россия очень талантлива, и её взрыв непохож на визгливую, но иссякающую истерику, её изрыв долгий и неодолимый.

Герр Зибель не знал русской истории и решал вопрос на уровне силы и подчинения. И когда перед ним стоял пойманный партизан, то герру Зибелю понятие «достоинство народа» в голову искренне не приходило. То есть, как говорили в старину, герр Зибель не имел понятия, без понятия был герр Зибель.

Например, ему казалось, что если напугать человека, то он непременно подчинится, и он недоумевал, когда в России напуганный, казалось бы, окончательно человек вдруг приходил в медленное ледяное бешенство — ярость благородную.

Герра Зибеля не смутил полученный им приказ об отступлении. Военные перипетии — наступления, отступления — это нормально. И потому для будущего наступления он проводил подготовку и всё рассчитал: если, уходя, взорвать город и уничтожить жителей, то по его, Зибеля, возвращении партизаны сами придут к нему регулярно работать и тихонько плодиться или вымрут в лесах и болотах, и наступит наконец порядок.

А чтобы всё выглядело благопристойно, потому что главное условие порядка — благопристойность, герр Зибель город решил взорвать пустым, а жителей отдельно собрать на берегу и подставить под бомбёжку русских эскадрилий, для чего и собирался разжечь возле согнанных, как мы уже знаем, сигнальный костёр, так осложнявший ему жизнь прежде, поскольку костёр всегда вспыхивал, неуловимо кем зажжённый, возле важных охраняемых объектов.

Операция была исключительно хорошо продумана и вроде не имела изъяна. В свои планы герр Зибель никого не посвящал. Минирование выглядело рассредоточиванием складов, а вывод жителей на берег — эвакуацией из начинённого взрывчаткой города. О костре же вообще никто не знал. Герр Зибель собирался поджечь его собственной рукой перед тем, как сесть в «опель-адмирал».

К герру Зибелю привели человека в цивильной одежде. Его задержали, когда в пустом городе он гонялся за своей сдуваемой ветром шляпой.

Замечено было, что шляпу его всегда сдувало к домам города, где были сосредоточены рассредоточенные склады.

Когда герр Зибель спросил его, кто он и каким ветром его сюда занесло, тот ответил, что он бог Пан, ищет утерянную им нимфу Сирингу и что занесло его сюда ветром истории и эволюции идеала, приведших его в Россию.

Герр Зибель любил сумасшедших, так как это давало ему чувство превосходства расового, национального, классового, профессионального и личного, но у него было подозрение, что это лазутчик из партизанского леса Поэтому он сказал, что поможет ему найти нимфу Сирингу, если бог Пан расскажет ему о том, что конкретно привело его сюда, в это захолустье.

Бог Пан сказал, что захолустье — вещь самая непостоянная, и часто в трудных условиях захолустья не умирают идеи добровольного объединения, когда единое целое не подавляет частей, его составляющих, и что эти идеи начинают приобретать научное значение.

На это герр Зибель заметил, что пора бы и расстрелять бога Пана за коммунистическую агитацию, но он, Зибель, даст ему шанс выжить, если тот докажет свою лояльность рейху и сообщит дислокацию партизанских отрядов, а также пристрелит самолично партизана, притворившегося полицаем, и тут же велел связать Ваську-полицая, который присутствовал при разговоре и теперь был изрядно напуган.

Герр Зибель так же пообещал Ваське перед разговором, что парабеллум будет не заряжен. Но Васька знал герра Зибеля как самого себя и знал, что всё может случиться. И потому, слушая разговор, дрожал от панического ужаса.

Впрочем, и герр Зибель дрожал неизвестно почему.

Герр Зибель дал неизвестному парабеллум и сказал, что застрелит его, если тот не застрелит Ваську-полицая, и, не вставая с табуретки, направил на неизвестного свой заряженный «вальтер».

Но неизвестный предложил сделать по-другому и показал как. Он выбил табуретку из-под задницы герра Зибеля и отнял у него заряженный «вальтер». После чего велел герру Зибелю отдать ему план минирования города и сказал, что теперь он хочет узнать, что герр Зибель на это ему скажет.

Герр Зибель сказал, что согласен отдать ему план.

Неизвестный забрал план и велел герру Зибелю, мучимому непонятным страхом под бутылочным взглядом неизвестного, вызвать сюда четырёх охранников, что тот и исполнил без суеты.

Неизвестный охранников перестрелял, а герра Зибеля увёл в неизвестном направлении, о чём уже сообщалось в предисловии от автора.

Город взлетел, жители живы. Васька уцелел. Минога тоже. А неизвестный так и остался неизвестным для всех, кроме Васьки-полицая и Миноги, поскольку, как вы сами понимаете, решение поджечь дом принадлежало не только Миноге, но и её давнему знакомому, которому она в давние времена успела причинить лихо. Но это уже их личные дела и к делам города не относятся.

Громобоев дожидался Аичку в директорском кабинете на стройке, а Володин дожидался ответа Громобоева.

Володин, криво усмехаясь, сообщил Громобоеву о слухах, которые ходят насчёт его сходства с известной третьяковской картиной, сообщил сведения из мифологического справочника, присовокупив сюда все неправдоподобные события в их городке за последние два месяца, и спросил Громобоева, что он обо всём этом думает.

Громобоев выслушал его рассеянно, долго молчал, а потом ответил вопросом на вопрос:

— А вы?

— Не знаю.

— И я не знаю.

— Но ведь нужно же как-нибудь объяснить?

— А зачем? — спросил Громобоев.

— Ну всё-таки…

— А вы знаете устройство телефона-автомата? — спросил Громобоев.

— Я лично?

— Вы лично.

— Я лично — нет.

— Но ведь пользуетесь, — сказал Громобоев.

— Это другое дело.

— Процесс понимания такой же бесконечный, как жизнь, — сказал Громобоев. — У вас с Люсей сейчас всё хорошо?

Володин кивнул. Он уже учился подражать Громобоеву.

— Говорят, вы были женихом Копыловой? — спросил Володин.

— Почему был? Я и сейчас жених хоть куда.

Володин поглядел на него и впервые в жизни поверил непонятному.

— Ведь она замуж выходила в 1947 году… Почему не за вас?

— Она тогда боялась непонятного.

— А почему разошлась с мужем?

— Впервые в жизни испугалась понятного, — сказал Громобоев.

Володину почему-то люто захотелось жить.

— Ну что ж, Теодор Николаевич, хочется жить? — спросил Громобоев.

Володин уверенно кивнул.

Тут пришла Аичка в сопровождении директора, Фонина, майора и Сергея Ивановича, которые выразили желание присутствовать, если это возможно.

Майор сказал, что это возможно, и посмотрел на Громобоева. Тот кивнул, как Володин. Потом попросил Аичку ещё раз повторить версию Миноги о том, как погиб Васька-полицай.

Аичка повторила и не сообщила ничего нового.

Громобоев сказал, что, видимо, так всё и было, и спросил, почему не пришла Минога.

Аичка ответила, что её тётя готовится к отъезду с Громобоевым, о чём он и сам прекрасно знает.

И Аичка заплакала.

— Больше вам добавить нечего? — спросил Громобоев.

— Нет.

Громобоев вдруг поднялся и уставился на Аичку бутылочными глазами.

— Это ваше последнее слово? — спросил он.

— Да! — со слезами крикнула Аичка и зарыдала ещё громче.

— Не надо плакать, — сказал Громобоев. — Можете идти.

Аичка выбежала из комнаты.

— Ну что ж, дело закончено? — спросил директор.

— Выходит, так, — сказал майор. — Вина Копыловой не доказана, тело не найдено, преступление не раскрыто… За это нас, конечно, не погладят, но тут есть и пословицы подходящие: на всякого мудреца, и так далее… Если это вас утешит, товарищ Громобоев…

— Утешит, — подтвердил Громобоев.

— Товарищу Громобоеву спасибо за помощь, — сказал Сергей Иванович. — Видимо, он сделал всё, что мог… Конечно, я бы ему сказал… но не стоит…

— Мы ожидали, что в это дело вы вложите побольше сердца, товарищ Громобоев, — сказал майор. Он уже ничего не боялся. — Я лично разочарован крепко…

— Да, да… — рассеянно сказал Громобоев. — Вы совершенно правы.

— Тратиться надо, товарищ Громобоев… В каждом деле надо тратиться. В нашем особенно, — сказал майор, который всё больше ничего не боялся.

— В общем, слухи о вас оказались преувеличены, — сказал директор. — Или мы ошибаемся?