Дипломатия и войны русских князей - Широкорад Александр Борисович

Новгородцы же принципиально не строили крепостей ни в устье Невы, ни на побережье Финского залива. Многие наши историки полагают, что новгородцы боялись, что эти крепости могут быть захвачены неприятелем и потом его будет очень трудно выбить. По мнению автора, такие суждения несерьезны. Взяли же русские в 1300 г. Ландскрону, построенную итальянскими инженерами, посланными самим папой римским.

Проблема заключалась в общественном строе Новгородской республики. Новгородцы в XIII—XV веках использовали князей и их дружины в качестве наемных кондотьеров, по возможности не допуская их вмешательства во внутренние дела республики. Построив на Неве крепость, потребовалось бы содержать там сильный гарнизон. А кто бы дал гарантию, что начальник гарнизона не начнет заниматься рэкетом и брать дань с проплывающих русских и иностранных купцов, а также с жителей окрестных мест. В перспективе сей воевода мог объявить себя «незалежным» князем, а то и попытаться при поддержке какой-либо партии взять власть в Новгороде.

Итак, обратим внимание, что внешнюю политику Новгорода определяла его система правления. Как писал один из лучших знатоков истории Господина Великого Новгорода Н.И. Костомаров: «Вся масса жителей Великого Новгорода и Пскова, составляя целое собрание концов и улиц, пользовалась в обширном смысле правами самоуправляемого государства; она разделялась на сословия, которых границы не были определены строгими юридическими правилами, но возникли из обстоятельств и течения жизни, изменялись и зависели от своенравного хода свободы. В обширном смысле жители делились на духовных и мирских: между теми и другими проводилась строгая черта. Сами же миряне составляют существенный подел на старейших и молодчих; первые назывались также вящие люди, передние люди, большие люди; последние назывались также меньшие люди, черные люди. При более разнообразных условиях общественной жизни являлись более дробные поделы, и в Новгороде обозначаяись следующие названия сословий: гридьба, княжеские дворяне, посадники, бояре, дети боярские, купцы, житые люди, земцы и собственно черные люди: смерды и холопы. Название дворян и гридьбы давалось только свите князя; люди, носившие это название, не принадлежали к новгородскому гражданству, не жили в городе, но пребывали на Городище»[49].

Тут очень важно указать разницу в звании боярина на Руси XIII века в Московском государстве XIV—XVII веков и в Великом Новгороде. У нас в художественной литературе и даже в трудах историков в ходу штамп — «древний боярский род». Это очень удобный термин, и я сам, скрепя сердце, иногда им пользуюсь. Но, чтобы не вводить в заблуждение читателя, следует пояснить — если любой законный сын князя Рюриковича с момента рождения становился князем, то боярство в русских княжествах не передавалось по наследству. С таким же успехом можно сказать — «древний генеральский род». Но если папа был генералом, то карьера его сына вполне может кончиться чином капитана — то убьют, то за пьянство со службы выгонят. Так и сын боярина вполне мог закончить свою карьеру в чине стольника или окольничего. Боярин — это высший чин при дворе князя. Таким образом, под «боярским родом» следует понимать группу родственников, служивших при дворе князя, среди которых несколько человек получили боярство.

Тут я говорил о московской XIV—XVII веков трактовке звания боярин. В удельных княжествах XIII века боярами считались наиболее сильные и верные дружинники, командовавшие отдельными отрядами. Существовало даже право отъезда боярина к другому князю. Но, опять же, новый князь мог признать боярство приехавшего, мог в окольничие его записать, а то и «секиль башка» сделать.

В Господине Великом Новгороде боярином считался просто богатый человек из числа потомственных новгородцев. Причем, знатность и богатство в Новгороде, в отличие от остальной Руси, не определялись исключительно по родовому землевладению. Земля в Новгородском крае не была главным источником экономических сил, и не могла доставить сама по себе средств к возвышению. Богатство, а вместе с ним и знатность приобретались и торговлей, и промыслами, поэтому в кружок бояр, людей влиятельных, поступали разбогатевшие купцы. А богатые землевладельцы в свою очередь, как правило, занимались торговлей.

По условиям жизни в Новгороде бояре не могли не заниматься внутренней и внешней политикой, что обуславливалось, с одной стороны, их материальной заинтересованностью в осуществлении тех или иных мероприятий республики, а с другой — деньги давали возможность влиять на вече и на администрацию города.

Из бояр в Новгороде выбирали Совет, членов которого иноземцы называли «господами». Из числа бояр выбирали посадников и тысяцких. В Новгороде звание боярин часто передавалось по наследству. Отмечу: звание, а не должность, как в остальной Руси. Если у сына боярина не было состояния, он переходил в звание (сословие) детей боярских.

В 1225 г. новгородцы призвали к себе на княжение Ярослава Всеволодовича, отца Александра Невского. Ярослав был хорошим политиком, его отличало властолюбие и неразборчивость в средствах для достижения поставленных целей. В том же 1225 г. шведские и литовские феодалы напишут папе Гонорию III подобострастное письмо о том, что пленные корела, ижора и водь страстно мечтают перейти в католичество.

До этого, как уже говорилось, русские никогда не проводили принудительного обращения финских и карельских племен в христианство. Но тут крестоносцы «доплеки» новгородцев, и зимой 1227 г. князь Ярослав Всеволодович идет походом на емь (тавастов, как их называют шведы) и в течение года устраивает массовое крещение корелы в православную веру.

Однако вскоре Ярослав поругался с новгородцами, и в следующем 1228 г. ему был «показан путь». А взамен новгородцы призвали князя Михаила Черниговского.

Характер новгородского вече был переменчив, и в 1230 г. новгородцы вновь позвали на княжение Ярослава Всеволодовича. Князь провел в Новгороде всего две недели и уехал в свой удел в Переяславль Залесский, оставив вместо себя двух старших сыновей — одиннадцатилетнего Федора и десятилетнего Александра. За три года их пребывания в Новгороде шведы вели себя достаточно тихо. Однако в конце 1230 г. в городе начался голод. Как сказано в летописи, «избил мороз... изобилие в волости нашей, и оттого установилось великое горе. Начали покупать хлеб по восьми кун, а кадушку ржи по двадцати гривен, а во дворах — по пятнадцати, пшеницу — по сорока гривен, а пшено — по пятидесяти, а овес — по восемнадцати гривен. И разбрелись (жители) города нашего и волостей, и полны были чужие грады и страны братьями нашими и сестрами, а оставшиеся начали умирать. И кто не прослезится об этом, видя мертвецов, по улицам лежащих, и младенцев, поедаемых псами...»[50].

Голод продолжался до июля 1231 г., когда по Волхову прибыли первые ганзейские ладьи, и «отворил Господь милосердие свое на нас, грешных, сотворил вскоре милость: пришли немцы из заморья с житом и мукою, и сотворили много добра, а город уже был при скончании дней своих»[51].

Спору нет, ситуация здесь была форс-мажорная, тем не менее, этот случай показывает зависимость Новгорода от внешней торговли.

В 1233 г. Ярослав Всеволодович решил женить старшего сына. Невестой четырнадцатилетнего Федора стала Феодулия, дочь князя Михаила Черниговского.

5 июня 1233 г. на свадебном пиру в Новгороде князь Федор внезапно умер. Его погребли в Юрьевском монастыре под Новгородом. Грустная, но ординарная история из тех, которые мало интересуют даже историков, занимающихся XIII веком. Однако смерть Федора была лишь началом таинственных, романтических и даже скандальных событий.

Начну с того, что Феодулия после смерти жениха постриглась в Ризположенском монастыре (в Суздале) под именем Евфросинии. Девочку, а ей было всего 12—14 лет, постоянно искушал дьявол, но она молитвой отгоняла лукавого.