Утро. Ветер. Дороги - Валентина Мухина-Петринская

И от других цехов шефы собирались плохо. Тоже — кто передачу нес в больницу, кто грипповал. Хоть бы придумали что-нибудь другое, а то как-то неловко за них было.

Восемь человек всего пришло, из девушек я одна. Заведующая детской комнатой милиции, худощавая пожилая женщина в роговых очках, одетая в форму, попросила нас подождать. Мы сели на стульях вдоль стены. Ермака не было. Я так и думала, что он не придет.

Заведующая детской комнатой была явно расстроена. Перед ее столом сидел живой, сероглазый мальчишка в клетчатом пальто, шапку он держал в руках. Он с интересом оглядел нас. Может, подумал, что мы тоже задержанные?

— Так и будем молчать? — устало спросила инспектор. — Разговора у нас не получится? Ну почему ты опять убежал из дома? Сколько можно бегать?

Мальчишка крепче сжал губы. Он упорно молчал.

— Ну, жду твоего объяснения, — уныло повторила инспектор.

В этот момент вошел Ермак (у меня екнуло сердце). Он, видимо, уже стряхнул с себя снег в коридоре, но на его пальто и шапке еще блестели снежинки. Он поздоровался с нами общим поклоном, с инспекторшей за руку и, подсев к столу, внимательно и доброжелательно оглядел мальчика.

— Вот, представляю вам — Женя Жигулев. Задержан на вокзале. Какой раз уже убегает из дома. И говорить не хочет… — сказала неодобрительно инспектор.

— А прошлый раз он говорил? — поинтересовался Ермак. Инспектор промолчала. Ермак наклонился к мальчику.

— Что-нибудь случилось, Женя?

— Она знает, — буркнул мальчик.

Ермак вопросительно взглянул на инспекторшу. Она пожала плечами.

— Недотрога. Стоит отцу шлепнуть его, как удирает из дома. Об избиении или там истязаниях и речи нет — ни синяка, ни ссадин. Отец нервный, бывший фронтовик. Чуть ударит его, так он сразу уходит из дома. Разве так можно?

— Я сказал ему, что не позволю себя бить, и не позволю, — объяснил Женя (в голосе мальчика прозвучал металл). — Если вы только отправите меня домой, он меня опять изобьет. Я опять сбегу. Предупреждаю заранее.

— Что же с тобой делать? — Инспектор даже глаза закрыла.

— Отправьте меня в интернат, там бить не будут.

— Отправим в колонию тебя, а не в интернат.

— За что?

— За бродяжничество.

— А почему не в интернат?

— Ну что с ним делать? — обратилась инспектор к Ермаку.

— Вы говорили с родителями?

— Говорила. Мать плачет. Отец… там все будет по-прежнему. Отец горяч и скор на руку. К тому же наш Женя отнюдь не отличается примерным поведением. Учится, правда, хорошо. Кстати, насчет интерната отец категорически не согласен. Он сам желает воспитывать своего сына.

— А я не желаю, чтобы меня так воспитывали, — заявил мальчик, — я не позволю себя бить.

Ермак вытащил блокнот и что-то записал в него.

— Других нарушений у него нет? — кивнул он на Женю.

— Других нет…

— Поговорите с отцом, скажите ему, что не всякий ребенок может перенести унижение достоинства.

— Товарищ Зайцев!!! — инспектор сделала большие глаза и покосилась на Женю, который так и просиял от поддержки.

— Думаю, что я добьюсь для него интерната, — сказал Ермак твердо. Серо-зеленые, яркие глаза его чуть сузились, ноздри дрогнули, на загорелом с резкими чертами лице проступил гнев. Он быстро написал на листке номер телефона и протянул его мальчику.

— Вот мой телефон. Здесь домашний и рабочий… Лучше запомни их наизусть. В случае чего не слоняйся по вокзалам, а звони прямо мне. Помогу.

— Спасибо, — Женя вдруг всхлипнул. Записку он крепко зажал в кулаке.

— Подожди меня в соседней комнате, — сказал Ермак, — сам отвезу тебя домой и поговорю с твоим отцом.

— Спасибо, — крикнул еще раз мальчишка, обернувшись к Ермаку.

Совещание «шефов» было недолгим. Инспекторша растолковала нам кое-какие законы, сообщила, что трудные подростки — современная проблема номер один. Затем она простилась с нами.

Ермак серьезно осмотрел нас, подивился, что нас мало, и предложил для начала каждому взять шефство над одним-двумя трудными подростками и попытаться помочь им выправиться.

Каждый подумал и выбрал себе подростка, как правило, из своего же цеха. Но у нас в «аквариуме» трудных не было, и я выбрала Олежку.

Кто-то вспомнил про Зину Рябинину, дескать, над ней не мешало бы кому-нибудь взять шефство. Но ни у кого не появилось такого желания. Бедная Зинка!

На этом Ермак отпустил всех, попросив меня остаться. Все мигом расхватали свои пальто, шапки и высыпали на улицу, как школьники в перемену — довольно-таки шумно.

Ермак смеющимися глазами посмотрел им вслед и сел на краешек стола.

Так я впервые очутилась наедине со своим любимым, который даже и не подозревал о том, что он мой любимый. Чувствуя некоторую неловкость, я постаралась ее скрыть. Непринужденно прошлась по комнате и села на кожаный диван возле стола.

Мы молча смотрели друг на друга…

— Я так и не понял, почему вы мне тогда звонили? — проговорил наконец Ермак. — Я потом ждал вашего звонка, но его так и не последовало.

— Раздумала, — пояснила я, — просто я хотела посоветоваться насчет Зины, а потом раздумала.

(Какая же я лгунья!) Но Ермак поверил.

— Я почему-то так и думал. Зина о вас очень хорошо отзывалась. Если она с кем и считается, так это с вами.

— Она ни с кем не считается, — возразила я. — Мы с ней когда-то дружили — совсем маленькими, и она еще помнит об этом.

— Зина хорошая девочка, но она решила стать плохой и стала, — задумчиво сказал Ермак. — Не возражаете, если я закурю?

— Пожалуйста.

Ермак достал сигарету и закурил. Он был в штатском: темно-серый костюм и зеленый свитер.

— Расскажите мне, пожалуйста, все, что знаете о ее детстве, — попросил Ермак.

Я рассказала подробно, как Зина любила отца, как после смерти матери старательно хозяйничала, готовила его любимые блюда, как он нежданно и скоро привел в дом двух Геленок — большую и маленькую, которых глубоко и нежно любил. Как Зинка превратилась из веселой, услужливой девочки в злобную хулиганку. Как ее отдали в интернат.

— Понимаете, она почему-то не верила, что ее отдадут в интернат… Ну, считала это просто невозможным, ведь она в этой квартире родилась, росла… Мать ей говорила, что после ее смерти угловая комната будет Зинина и мебель тоже. Но мебель всю переменили на более современную, а Зину фактически выгнали из дома. Конечно, она вела себя невозможно… могла изуродовать Геленку, что угодно могла сделать, но… как-то все-таки… жестоко. Когда я представляю ее первый день, первую ночь вне родного дома, мне становится жутко.

Мы помолчали. Слышались телефонные звонки, разговоры, топот ног, во двор въезжали и выезжали с урчанием машины.

— Вы думаете, какой-нибудь подход в то время можно было найти? — спросил Ермак.

— О да! Если бы отец как-то убедительно показал ей, что любит ее, Зину, по-прежнему и не менее новой жены и другой девочки… Но что теперь убеждать, все зашло слишком далеко… ненависть разъедает ей душу. — У меня вдруг заболело сердце: Геленка-то одна!

— Меня беспокоит то, что в их компании появился рецидивист— Валерий Шутов, по кличке «Зомби». Противный парень!

— Почему же его не заберут…

— А его недавно выпустили. Мать добилась прописки. Пока еще ни в чем не попался. Но если попадется, непременно в чем-нибудь гнусном. Боюсь, здесь мы бессильны. Ему только двадцать лет. Устроился на работу в автопарк. Машины ему пока не дали. Работает по ремонту.

Я порывисто встала и пошла к вешалке.

— Вы торопитесь? — спросил Ермак, тоже вставая.

Я объяснила, в чем дело. Он, кажется, встревожился.

— Тогда надо торопиться. Минуточку… может, я вас подвезу до вокзала.

Ермак вышел из комнаты. Пока я оделась, он уже вернулся и взял свое пальто, на ходу надевая его.

— Машина есть свободная! Кстати, завезу мальчика.

Он сел рядом с шофером, я с мальчишкой сзади. По Москве в ночных огнях сияла снежная круговерть. К Киевскому вокзалу мы подъехали быстро.

— Пожалуйста, позвоните мне, я буду дома, — попросил меня Ермак. — У вас славный отец, — неожиданно добавил он, пожимая мне руку.

— Спасибо. А у вас есть родители?

— Мать давно умерла. Отец в Одессе. Он недавно женился. До свидания. Так позвоните!..

Я еле успела вскочить в вагон. Электричка тронулась.

…Зинка всегда была в курсе их жизни, как если бы жила вместе с ними — отцом и двумя Геленками. Не знаю, как ей это удавалось, но она всегда все о них знала.

Узнала и на этот раз.

Пустынной заснеженной улочкой я шла веселая и довольная к даче Рябининых, когда мне навстречу метнулась Зинка.

— Владя! Ты к ней?

— Да. А ты чего здесь?

— Так… ничего. Приехала посмотреть… Думала отца увидеть, а его, оказывается, нет.