Степан. Повесть о сыне Неба и его друге Димке Михайлове - Георгий Шевяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но не одним Сливаком был озабочен в эти дни упомянутый Константин. Серьезность, с которой отнесся к его словам Карел и которым он сам не придавал особого значения, полагая тайные сведения из ФСБ блажью, заблуждением, прикрытием некой другой цели, заставили его задуматься. В конце концов, полагая, что кашу маслом не испортишь, в один из дней он зашел в редакцию газеты «Из рук в руки», публикующей предложения покупки и продажи от частных лиц, и дал такое объявление: «Куплю щенка ротвейлера, до 6 месяцев, с родословной, недорого. Телефон номер такой-то».
Несколько забегая вперед скажем, что спустя два дня после выхода газеты с объявлением по указанному там номеру телефона позвонили, и мужской голос велеречиво произнес.
— Простите великодушно. Это не вы интересовались маленькой собачкой с родословной?
— Если вы говорите о щенке ротвейлере, то вы угадали.
— Отлично. У меня есть именно то, что вы ищете. Паспорт у меня с собой, а сам щенок, к сожалению, за городом, на даче. Если изволите, я могу его привезти.
— Далеко?
— Нет, что вы. Фомичевские сады за Булгаково.
— Ну что с вами поделаешь? — Усмехнулся Костик. — Пожалуй, съезжу. Когда вам удобнее и как мне вас найти?
— Часов в одиннадцать — полдвенадцатого утра, сразу за деревней. Я буду ждать на серой волге. Если вас это действительно не затруднит?
— Ну что вы. Договорились.
— До свиданья.
На этом разговор был закончен. Условные слова «великодушно», «если вас не затруднит», подтверждали, что звонивший был именно тот, кому предназначалось объявление. Костик никогда не интересовался, кого и какую страну представлял этот человек, но он точно знал, что без этого человека и тех, кто за ним стоял, он никогда не поднимется выше своего теперешнего положения — секретаря, помощника или холуя, как порой называли его за спиной, — при всесильном по мелкотравчатым провинциальным меркам Николая Карелина. Здесь сверкали другие и намного более радужные горизонты, в сравнении с которыми даже Москва теряла свой блеск.
На другой день в Фомичевских садах встреча состоялась. Пока какой-то беспородный пес, привязанный за веревку к забору, — гремучая смесь дворняжек, шпицев и пуделей — изображал постороннему взгляду ротвейлера королевских кровей, двое мужчин прохаживались, время от времени посматривая в его сторону, и мирно беседовали. Собеседник — неприметный, невыразительно одетый пожилой мужчина — сначала внимательно выслушал рассказ Костика, похвалил за использование в качестве буфера Сливака. Потом передал ему маленькую коробочку, в гнездах которой лежали неприметные «камешки», а на самом деле особо чуткие «жучки», способные уловить шорох в десяти шагах и передать этот шорох обычному автомобильному приемнику на расстояние до одного километра. И на прощанье сказал:
— Прежде всего, будьте осторожны. Пока ваша задача остается старой — от лица Карелина стать депутатом Думы. Пусть верит, что вы служите ему, а там… Птицу в клетке держать негоже. Мы вам поможем взлететь, Константин, поверьте. У нас долгосрочные интересы в России. И нам нужны здесь свои люди. Естественно не внизу, а наверху. Что касается чуда, о котором вы говорите? Доложу наверх. Я, как вы понимаете, такие вопросы не решаю. Держите руку на пульсе событий. В крайнем случае, используйте запасную связь. Наши люди на вас выйдут.
На этом мужчины, потрепав виляющего хвостом щенка по загривку, расстались. Камешки из коробочки были аккуратно уложены Костиком под коврик багажника, словно случайно закатились туда, а сама коробочка выброшена в кусты.
Следствием этого разговора, а может быть и не его одного, стало то, что два американских спутника-шпиона как бы случайно сменили свою орбиту, отчего в зону наблюдения их приборов попал Южный Урал. Русская космическая разведка незамедлительно доложила об этом заинтересованным ведомствам. Очередная шифрограмма легла на стол генерала Коршунова.
Так еще одна сила начала плести сети в городе Уфе.
Все замерли в ожидании.
А тем временем, пока шли упомянутые незримые события в Уфе, источник происшествия пребывал совсем в другом месте. Прав был внуколюбивый шаман. Спустя два дня после справедливой кары в джипе в квартире Кудрявцева раздался телефонный звонок и женский голос произнес:
— Здравствуй, Юра. Ну, как ты там?
— Хорошо, Ксюша. Честно говоря, очень даже хорошо. А вы с Витькой как поживаете?
— Да так… — протяжно и невесело ответила женщина. — Честно говоря, потому и звоню. Просто не знаю, что делать.
— Говори, сестренка. Поверь, я может единственный на свете, кто многое может.
— Что это ты расхвастался?
— Долго рассказывать, Ксюшенька, да и не телефонный это разговор. Что же все-таки?
— Да что говорить то…, — и женщина начала свой рассказ.
То была единственная и младшая сестра Кудрявцева. Жила она в их родном городке Бирске. Вышла замуж, да неудачно, не сошлись, как принято ныне говорить, характерами. Муж сгинул неизвестно где и как, а она одна растила сына, который заканчивал в этом году школу. Про него то и повела она речь.
— Боюсь я за него, Юрка. Связался, не знаю даже с кем. Сам видишь, какие нынче времена и кто сейчас на плаву — бандиты и проститутки геройствуют. По ночам пропадает, что куревом от него несет — я уж молчу, выпивать начал. Начну расспрашивать — «Ништяк, мол, мам, все нормалёк», — а глаза больные, застывшие. Беду я чую, Юрка. Страшную беду.
— Не паникуй, Ксюша. Все мальчишки через такое проходят: девочки, вино, хулиганство. Меня хотя бы вспомни. Давай сделаем так. Я завтра приеду к тебе. Приеду не один, с другом, и мы решим все твои проблемы. Все обойдется, поверь, все действительно обойдется. С едой мы тебя не обременим, а вот место нам приготовь.
Они поговорили еще о том, о сем: что старый их родительский дом требует ремонта, что надо бы покрасить могилы родителей на кладбище, что хорошо бы Витьке поступить в институт в Уфе, тем более, что жить он мог бы не общежитии, а у Кудрявцева. Готовясь к поездке, Юрий Александрович поехал в один из лучших в те годы продуктовый магазин «Ниагара», ныне, как и многое другое в нашей жизни, павший в Лету, набрал всевозможных деликатесов от оливок до торта и колбас, загрузился на Колхозном рынке испанским виноградом, яблоками, грушами и другой экзотической прежде зеленью. Вечером он тихо сидел у окна и смотрел на засыпающий город, и невдомек ему было, что на другом краю этого города также безмолвно, но
