УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА - ВЛАДИМИР КЛИПЕЛЬ

Мы прошли мимо каменного «города», и впечатление было такое, что это покинутый людьми город, вроде старых крепостей на Кавказе, что за крепостными стенами еще таится неведомая нам жизнь, хотя мы знали, что это всего лишь останцы – результат ветровой эрозии, след губительных вьюг и ураганов, работа воды, которая при замерзании в трещинах, словно клиньями, разваливает скалы.

У подножия «города» отдельно стояла глыба, издали напоминавшая лягушку-царевну, сидит на постаменте и на голове у нее корона. Прошли немного, и новое диво – прямоугольная глыба в виде сакли с плоской крышей. Стоит совершенно обособленно, на чистом месте, и только развесистой чинары не хватает для полной иллюзии.

На утрамбованной поверхности хребта повсюду белеют иссохшие кости стланика. Это след губительного пожара, уничтожившего и травы, и ягель, и древесную растительность. По толщине ветвей можно судить, что здесь рос непроходимый стелющийся лес, а теперь осталась голая каменистая россыпь. И такой она будет оставаться еще десятки лет.

Водораздельный хребет идет почти без понижения. Только ближе к Мамаю начинаются крутые перепады: метров на триста вниз и на сто вверх. Пройдем немного, новый перепад. Теперь идти приходится лиственничным лесом с густыми зарослями молодняка и ольховника, одолевая нагромождения беспорядочно нападавших лесин. Порой чаща такая, что не видно перед собой и на три шага. Вот где легко наткнуться на отдыхающего медведя и даже сил не хватит, чтобы от него бежать.

Самые последние спуски настолько круты и в таком буреломе, что нам пришлось буквально сползать по ним к реке. В бурливом Мамае прибавилось воды, и мы перебрели его по пояс. На косе разделись, выжали из одежды воду, попили чаю. У нас оставались нетронутыми консервы, две булки хлеба, лапша, крупы. А пути конец, до склада километра четыре-пять, по тропе пройти – пустяки. И хорошо, потому что сапоги мои развалились, один каблук потерялся вовсе, другой едва держался на одном гвозде.

На складе стояла готовая к отходу машина. Мы замахали руками, закричали, и шофер Дима нас увидел, обождал.

– Ну как сходилось? – встретил он нас вопросом и широкой улыбкой. – Медведя видели?

– Видели. Только отошли от склада, и он тут как тут. Поговорили, ручкой ему помахали и разошлись! – отвечали мы весело, и нам самим все теперь казалось только забавным приключением, не больше. – Интересовался, какой счет у Спасского? Уравнял с Фишером или нет?

– А вы что? – смеется Дима.

– А что мы. В тайге ни радио, ни газет, сплошное безобразие. Сами ничего не знаем.

И Дима, уже сидя в кабине, повторил то, что говорил раньше.

– Сейчас не то. Вам бы надо посмотреть на Джугджур зимой. Честное слово, не пожалеете. Приезжайте, я вас в кабину к себе возьму. Поохотимся…

Кто его знает, может, Дима и прав: мы видели только улыбку Джугджура и не знаем, каков он в гневе, когда обрушивает на путников снежные лавины и морозный ураганный ветер, когда засыпает распадки восьмиметровой толщей снега, в которой скрываются столбы линий связи. Может, действительно надо наведаться сюда зимой? Но загадывать наперед рано.

На участке собралось начальство – Туманов, Топтунов. Узнав, что мы встречались со зверем, более экспансивный Туманов горестно взмахнул руками:

– Ну неужели вы не могли взять оружие? Взяли бы карабин в конце концов! Разве можно так рисковать…

Мы переглянулись и усмехнулись. Ладно, промолчим. А на душе тепло: какая ни есть, а забота, и она радует нас.

Туманов берет меня за плечо и, заглядывая в глаза, говорит:

– Извините, в суматохе я даже не успел с вами познакомиться.

– Вам было не до меня, – ответил я. – Удалось ли снять плашкоут с камней?

– Сняли. Часа в два ночи, в самый прилив сняли. Пришлось организовать все районные катера на помощь. Тонн пятьдесят горючего откачали, чтоб облегчить плашкоут.

Наш милый и улыбчивый доктор Олег Михайлович посоветовал принять баню, ее недавно истопили, есть горячая вода. Мы побежали в баню. Еще в предбаннике на нас пахнуло теплом и приятным банным духом. Петро разделся первым и юркнул в моечную, а я задержался с раскисшими от воды сапогами и вошел туда, когда он уже лил на себя воду.

Глянув на его фигуру, я обомлел: вместо щуплого мужчины передо мною был атлет, весь перевитый мускулами. Особенно выделялись мышцы спины и плеч, мускулы бугрились на боках и на животе, обвивали тугими жгутами сухие ноги. Заметив мой удивленный взгляд, Петро, словно бы извиняясь за обман, сказал, расправляя грудь, отчего плечи поднялись и стали особенно широки:

– По виду никто не думает, что я сильный. А я имею второй разряд по тяжелой атлетике и одной рукой могу поднять вас. У меня строгий режим: утром зарядка, плотный завтрак. Для тренировки мускулов ног я по нескольку раз приседаю со стокилограммовой штангой в руках…

– Так какого же черта ты молчал! – сказал я. – Ты мог запросто взять этого паршивого медведя и шмякнуть его об землю, если б ему вздумалось кинуться на нас…

– Мог бы, – невинно согласился Петро. – Зимой я купаюсь в проруби…

– Ну вот, а я боялся тебя перегрузить и простудить и всю дорогу потел и нес палатку. Надо было на тебя взвалить и свой рюкзак…

Я в сердцах сплюнул, потом махнул рукой и рассмеялся. Что толку сердиться, когда сам прошляпил и не воспользовался возможностями спутника!

Все-таки нам повезло, что дождь не застал нас в горах, а разошелся только ночью, когда мы были уже под крышей. Он шумел всю ночь, и к утру ключ вздулся и бурлил возле поленницы дров. Несмотря на непогоду, работа не прекращалась ни на минуту, бульдозеры продолжали подталкивать пески к приборам.

Во время завтрака в столовую зашел Туманов и громко поздравил сидевших за едой старателей:

– Поздравляю. Сегодня артель выдала рекордный килограмм. Еще немного нажать, и план мы выполним. Не сбавлять темпов…

К сообщению рабочие отнеслись сдержанно, словно иначе и быть не могло. Здесь и без того каждый работал не щадя своих сил и не давал пощады другому, не знал снисхождения к слабому. Слаб – уходи. За слабого никто работать не будет. Эти отношения между людьми я уже уловил. Даже в первый вечер, за чаем, узнав, что я литератор, рабочие интересовались преждевсего материальной стороной этого дела: сколько платят за книгу? А один, рослый кавказец, с черными усами и горящим взглядом, бульдозерист, шутя предложил: «А ты поручи мне издавать твои книги, я им быстро пробью дорогу». Я ответил, что меня этот вопрос не очень волнует: хорошая книга сама пробьет себе дорогу к читателю и времени не боится. А о плохой не стоит заботиться.

Выходя из столовой вместе с Тумановым, я поинтересовался, не из одесситов ли он.