Танковый десант - Евгений Бессонов

Лейтенант Колосов сообщил, что его ранило, да я и сам увидел свежую перевязку. Его танк с десантом обстреляли немцы из пулемета с колокольни церкви, почти в центре города. Кроме того, танк дальше не смог продвинуться, так как улицы были заставлены автомашинами впритык друг к другу. Не только проехать – тяжело было пройти человеку, так плотно стояли брошенные немецкие автомашины с грузом. Позже мы узнали, что эти машины с вещевым имуществом и продовольственными грузами принадлежали тылам крупной немецкой группировки, отступающей на запад. Однако наша бригада перерезала им пути отхода, и они остановились в городе. Машин было очень много, не менее 1000–1500 грузовиков, и чего в них только не было! Повторяю, что таких трофеев я больше не видел. Что интересно, шоферов автомашин не было.

По рации передали указание танкам остаться на месте у реки, а десанту выполнять задачу – продвигаться к железнодорожной станции. Это было повторение ранее отданного устного указания командира батальона. Я с ротой стал продвигаться по городу. Улицы были заставлены автомашинами, в основном большой грузоподъемности: «Маннами», «Опелями» и другими. Немцев же мы не встретили – они убежали при нашем появлении. Вдруг мы услышали артиллерийские залпы и разрывы снарядов в городе. Это била наша бригадная артиллерия. Рота вышла на окраину города, на более высокий берег реки Смотрич, чем противоположный, и перед нами открылась интересная картина. На город шла в атаку наша бригада: все три батальона и танковый полк, точнее, то, что от них осталось после почти месячных боев. Вся эта масса вела огонь: танки, артиллерия дивизиона бригады, минометы и пулеметы. Красиво бригада шла в атаку, но хорошо бы на противника, а не на своих, особенно не на мою роту. Мы кричали, махали шапками, руками (ракет у нас не было), бегали, старались обратить на себя внимание наступающих, но безуспешно, они продолжали наступать в развернутом строю, достигли реки, вброд преодолели ее по пояс в воде (а наша рота на танках перебралась – все остались сухими), поднялись на наш высокий берег и стали наступать на город.

Рота соединилась с батальоном, и не успел я доложить командиру батальона о выполнении его приказа и ранении лейтенанта Колосова, как он меня ошарашил словами: «А ты где был? Что-то я тебя не видел среди наступающих, да еще сухой, не мокрый?» Сначала я его не понял. Потом мне стало обидно. Я вынужден был напомнить Козиенко о поставленной мне и Колосову три часа назад задаче. О выполнении задачи танкисты передали по рации. Комбат ничего не ответил на это, но окружающим офицерам сказал: «Хитер Бессонов, преодолел реку и ноги не замочил».

Вскоре мы вышли на восточную окраину города. Я не ошибся, именно на восточную окраину, ибо наша 4-я танковая армия и другие подвижные соединения фронта совершили бросок с севера на юг и практически отрезали путь к отступлению на запад для большой группы немецких войск восточнее Каменец-Подольского. В городе бригада и ряд других частей перешли к обороне с целью сдержать и не допустить прорыва через город отступающих с востока немцев по хорошим дорогам с выходом на запад и на юг к Днестру, а направить их по залитым грязью грунтовым дорогам.

Как потом выяснилось, сплошного кольца окружения фронту создать не удалось. Из-за значительных потерь в личном составе и технике действующим войскам 1-го Украинского фронта не хватило сил. Это было видно на примере нашего 1-го мотострелкового батальона и других частей 49-й механизированной бригады – мы понесли в тот период невосполнимые потери в людях. Да и погода подвела.

К утру 26 марта 1944 года г. Каменец-Подольский был полностью освобожден от противника. На радостях как-то само собой получилось, что был организован ужин из трофейных закусок и вин. Выставив сторожевые посты, мы собрались в свободном от жителей доме, где всю ночь отмечали победу. Я не очень любил застолья на фронте – поел, немного выпил и пошел проверять посты, где обнаружил, что один расчет пулемета убит. Шел плотный снег, и следы бежавших из города немцев отчетливо были видны. Я поднял несколько отдыхающих солдат, мы пробежали по следам, оставленным на снегу немцами, но, не догнав, вернулись. Усилив посты, я приказал никого близко не подпускать и открывать огонь по любому человеку или даже силуэту, еле видимому в метели. Солдаты честно выполнили указания и открывали огонь по любому силуэту. К утру все успокоилось, передвижение немцев из города прекратилось.

К утру, кроме сторожевых постов, все спали крепким сном. Усталость накопилась за время непрерывных боев днем и ночью, когда мы спали урывками по нескольку часов в сутки, а то вообще не спали, засыпая в буквальном смысле на ходу.

Наутро мы заняли оборону за городом, в поле перед оврагом. Слева были сельские домики – там оборудовала позицию минометная рота батальона. Дальше была третья рота, в которой осталось 10–15 бойцов во главе с командиром взвода младшим лейтенантом Алексеем Беляковым. Во второй роте осталось тоже не более 15 человек, во главе с командиром взвода лейтенантом Николаем Чернышовым. В нашей роте, которой теперь командовал я, осталось не менее 30 бойцов, почти столько же, сколько было в двух других ротах. Однако командир батальона капитан Козиенко, начальник штаба батальона капитан Белан и заместитель командира батальона по политической части капитан Герштейн решили объединить нашу первую роту со второй. Комбат вызвал меня и объявил об этом решении и о назначении командиром объединенной роты Чернышова – командира взвода 2-й роты. Сам же я предполагал, что останусь командиром своей роты, в ней было личного состава больше, чем во 2-й и в 3-й ротах, вместе взятых. Кроме того, фактически я руководил ротой почти все последние бои, получая указания от командира батальона. Высказав свое неудовольствие, я попросил оставить меня командиром нашей роты и не объединять ее со 2-й ротой, а объединить вторую роту с третьей, оставив лейтенанта Чернышова ее командиром. Мои доводы, однако, не были приняты во внимание, и приказание осталось в силе. Пришлось мне подчиниться этому распоряжению – в армии спорить не положено, правильный приказ или опрометчивый, но выполнять его надо, особенно на фронте. Что поделаешь, начальству виднее, на то оно и начальство! Так неудачно закончилась моя первая и не последняя попытка продвижения по службе.

Наша объединенная рота окопалась на окраине города Каменец-Подольский неудачно, на открытом месте перед оврагом, или, вернее, лощиной. Противоположный скат лощины был выше, и наша позиция хорошо оттуда просматривалась. В то же время несколько позади нашей позиции была удобная для обороны естественная насыпь. Я и предлагал там окопаться, но меня никто не послушал. Солдаты вырыли окопы, выложив на бруствер окопа свое оружие, патронов к которому не было, а рядом положили немецкое оружие с патронами, две-три немецкие гранаты. У каждого было по одной или две бутылки с вином для обогрева. Сильных морозов не было, но жить при нулевой температуре днем и ночью, изо дня в день, под дождем или снегом, очень неприятно. От холода пробирает дрожь. За насыпью было бы куда удобнее, можно было хотя бы костер разжечь, но и тут солдаты вышли из положения, накрыв окопы трофейными плащ-накидками и одеялами. Я тоже имел одеяла и ночью накрывал ими свой окоп – в окопе до удивления хорошо сохранялось тепло. Окоп для себя я рыл сам или совместно с ординарцем. Малую саперную лопатку носили все солдаты и многие младшие офицеры, в том числе и я. Солдаты носили лопатку в чехле, который надевали на поясной ремень, а у меня лопатка была немецкая, складная, и носил я ее только в руке. Так и проносил ее почти до конца войны.