Шекспир, Жизнь и произведения - Георг Брандес

Да, наконец, я сам ее люблю

Не страстною любовника любовью,

Хоть, может быть, такой огромный грех

Нимало я не искупаю этим,

Но потому отчасти, что хочу

Я отомстить ему, из подозренья,

Что этот мавр распутный на постель

Ко мне не раз взбирался.

Все это - наполовину бесчестные попытки самоуразумения и самооправдания. Желчная, ядовитая зависть всегда имеет за себя мотив, узаконивающий скрытую в ней ненависть и превращающий в справедливую месть желание повредить более достойному человеку. Но Яго, несколькими строками выше сказавший об Отелло, что у него "верная, нежная и благородная душа", тысячу раз слишком умен, чтобы думать, будто он обманут мавром; ведь он же видит сквозь него, как сквозь стекло.

Общечеловеческая способность к любви или к ненависти по какой-нибудь вполне определенной причине умалила и унизила бы превосходство, которое Яго достигает в злобе. Под конец ему угрожают пыткой, так как он не хочет сказать ни слова в объяснение или оправдание. Непреклонный и гордый, он, наверное, и в пытке не разомкнет своих уст, но он и не мог бы дать настоящего объяснения. Он медленно и настойчиво отравлял душу Отелло. Мы можем проследить действие яда на простодушного мавра и видим, как сам тот факт, что процесс отравления удается, все более и более ожесточает и опьяняет Яго. Но откуда яд проник в душу Яго, об этом было бы нелогично спрашивать, да и сам он не может на это ответить. Змея ядовита по природе и производит яд, как шелковичный червь свою пряжу, как фиалка свое благоухание.

Незадолго до окончания драмы (III, 2) встречается обмен репликами, принадлежащим к самым глубоким репликам в пьесе и дающим ключ к недоумению, овладевающему Шекспиром в эти годы при виде злобы и при его исследовании силы зла.

Эмилия, бывшая свидетельницей того, как Отелло разразился бешенством против Дездемоны, говорит ей:

...Я дам себя повесить,

Коль клеветы такой не распустил

С желанием добыть себе местечко,

Какой-нибудь презренный негодяй,

Какой-нибудь бездельник, подлипала,

Какой-нибудь подлейший, льстивый раб!

Да, это так, иль пусть меня повесят!

Яго. Фи, да таких людей на свете нет!

Не может быть!

Дездемона. А если есть такие

Прости им Бог!

Эмилия. Нет! Виселица пусть

Простит! Пусть ад его все кости сгложет!

Все три характера как бы высечены резцом в этих кратких репликах. Но реплика Яго самая знаменательная из них. "Таких людей на свете нет! Не может быть!" - вот та мысль, под сенью которой он жил и живет, мысль: другие не верят, что подобные вещи существуют.

Здесь мы снова встречаем у Шекспира гамлетовское изумление перед злом как парадоксом, и встречаем то же косвенное обращение к читателю, выступившее в "Гамлете" и "Мере за меру", повторяющееся теперь уже в третий раз: не говори, не верь, что это невозможно! Вера в невозможность того, что на свете существуют злодеи, есть жизненное условие для такого короля, как Клавдий, такого правителя, как Анджело, такого офицера, как Яго. Отсюда слова Шекспира: истинно говорю я вам, что эта наивысшая степень злобы возможна.

Она является одним из факторов в трагедии жизни. Глупость - другой фактор. На этих двух столпах зиждется главный итог всех бедствий земной жизни.

ГЛАВА LIV

"Отелло". - Тема и ее обработка. - Монография в крупном стиле.

Нет никакой причины сомневаться, что "Отелло" написан в 1605 г. Пьеса была играна 1-го ноября 1605 г. После того мы лишь спустя 4 года или 5 лет имеем дальнейшее свидетелъсгво о представлении пьесы, а именно, в дневнике принца Людовика Фридриха Виртембергского, веденного его секретарем, Гансом Вурмсером. Здесь под 30 апреля 1610 г. записано по-французски:

"Понедельник, 30-го. Его Высочество посетил "Глобус", обычное место, где играют комедии; там был представлен "Венецианский мавр".

Лицом к лицу с этими фактами ровно ничего не значит, что в "Отелло", в том виде, как он до нас дошел, есть строка, которая должна была быть написана позднее 1611 г., ибо трагедия напечатана в первый раз в издании m-quarto 1622 г., во второй, с прибавкой 160 строк (следовательно, по другой рукописи) и с выпуском всех клятв и всяких упоминаний имени Божия - в издании in-folio 1623 г. Эта строка не только могла, но должна была быть вставлена впоследствии, и ее положение в пьесе обнаруживает это достаточно ясно, так как она совершенно расходится с общим ее тоном, почему для меня представляется сомнительной даже сама ее принадлежность Шекспиру.

Когда Отелло (III, 4) берет руку Дездемоны и погружается в размышления по поводу этой руки, он произносит такую тираду:

Да, щедрая! В былое время сердце

Нам руку отдавало, а теперь,

По нынешней геральдике, дается

Одна рука - не сердце,

заключающую в себе понятный лишь для современников намек на учрежденный Иаковом баронский титул, который он пускал в продажу, и обладатели которого имели право носить в своем гербе красную руку в серебряном поле. В высшей степени естественно, что на такую многосказательную речь Дездемона отвечает:

...Не умею

Поддерживать я этот разговор.

В итальянском сборнике новелл Чинтио, откуда Шекспир почерпнул сюжет для "Меры за меру", он нашел одновременно (3 Декада, 7 новелла) и сюжет "Отелло". В этой новелле рассказывается следующее: Молодая венецианская девица Disdemona влюбляется "не по женской страсти", а вследствие великих достоинств самою человека, в военачальника, по происхождению - мавра, и, несмотря на сопротивление своих родственников, выходит за него замуж. Они живут в Венеции в безмятежном счастье; "никогда не было произнесено между ними ни одною слова, которое не звучало бы любовью". Когда мавр должен отправиться на остров Кипр, чтобы принять главное командование над войском, его единственная забота - его жена; ему столь же неприятно подвергнуть ее опасностям морского путешествия, как и оставить ее одну. Она решает этот вопрос, объявляя мужу, что скорее готова последовать за ним куда бы то ни было и делить с ним всякие опасности, чем жить в спокойствии, но разлучившись с ним. В ответ на это он с восторгом целует ее, и у него вырывается восклицание: "Да сохранит тебя Бог на долгие годы такой прелестной, моя дорогая жена!" Шекспир нашел в новелле картину первоначальной полной гармонии между супругами.

Прапорщик подкапывается под счастье этой четы. Его описывают необыкновенно красивым, но "злейшим по природе из всех людей, живших когда-либо на свете". Мавр очень любил его, "так как не имел ни малейшего представления о его низости". Дело в том, что хотя он был завзятым трусом, но так умел скрывать свою трусость под высокопарными и гордыми речами и под своей красивой наружностью, что выступал настоящим Гектором или Ахиллом. Его жена, вместе с ним приехавшая на Кипр, была красивая и честная молодая женщина, пользовавшаяся большою благосклонностью Диздемоны, которая проводила в ее обществе большую часть дня. Капитан (il capo di scuadra) был частым гостем в доме мавра и нередко обедал с ним и его супругой.