Обрести любимого - Бертрис Смолл

В течение нескольких дней казалось, королева поправится К ней вернулся аппетит, и ее уговорили погулять еще раз в саду. Это было одно из немногих занятий, которые еще доставляли ей радость. Но, как только решили, что она поправляется Елизавета Тюдор снова впала в состояние глубокой скорби.

— Дорогая мадам, нет ли какого-нибудь тайного повода для вашей печали? Может быть, мы сможем смягчить ее? — спросила Валентина королеву, которая снова стала сидеть на по душках на полу своей спальни.

Елизавета долго смотрела на Валентину. Наконец, глубоко и скорбно вздохнув, сказала:

— Нет, дитя мое, в этом мире нет ничего, что волновало бы меня. — Она снова замолчала и, казалось, впала в какой-то транс, держа во рту палец.

Дамы королевы отвернулись, чтобы скрыть слезы. Даже глупцу было понятно, что конец близок.

Из Лондона пришло известие, что в городе и его окрестностях началась чума. Для чумы было еще слишком рано. Такое раннее появление чумы предвещало самую сильную эпидемию за последние годы.

— Наше присутствие здесь не приносит ничего хорошего, — наконец сказал граф Линмут своим родственникам. — Королева забыла о том, что мы здесь. Думаю, что мне и Эйнджел лучше уехать домой в Девон. Опасно оставаться здесь, когда по соседству свирепствует чума. Умоляю вас, не рискуйте, если в вас больше нет необходимости.

— Я должна дождаться конца, — твердо сказала Валентина.

— Конечно, — ответил Роберт Саутвуд, как будто ожидал именно такого ответа. — Это твоя обязанность. Вал, и, подобно всем женщинам в нашей семье, ты хорошо знаешь свои обязанности.

Прибыл в траурной одежде граф Ноттингем; чтобы попытаться подбодрить королеву, но, увидев его, она жалобно заплакала.

— Она не ест, не принимает лекарства и не ложится в кровать, — сказал Роберт Сесил графу.

Чарльз Хауард опустился на колени перед королевой, которая сидела на полу на подушках. Поцеловав по-прежнему красивые, но беспокойные руки своей кузины, он стал просить ее выпить немного бульона.

— Ах, Чарльз, разве я не знаю своего организма? — раздраженно сказала она. — Я не так плоха, как вы все себе это представляете.

— Тем не менее, Бесс, вы должны что-нибудь поесть, — сказал он ласково. — Ваши дамы и бедный маленький Пигмей не обладают вашей стойкостью. Вы до смерти пугаете их своей меланхолией. Кейт была бы очень сердита, и вы об этом знаете. Вы их королева и должны быть такой же храброй, какой были всегда!

Елизавета Тюдор посмотрела прямо на своего кузена и пылко сказала:

— Всю жизнь, Чарльз, я была вынуждена быть храброй, и я такой была! С самого рождения мне необходимо было быть храброй, потому что я осмелилась огорчить великого Гарри тем, что оказалась просто девочкой вместо столь желанного сына. Мое появление на свет послужило причиной смерти моей бедной матери, когда мне не было и трех лет, но и тогда я была храброй! Даже ребенком я понимала опасность, которая окружала меня, я видела, как бедная королева Джейн умерла при родах, подарив моему отцу сына. Их слуги так беспокоились из-за бедного Эдварда, что забыли о королеве, тем самым убив ее. Я видела, как расторгался брак отца с Анной Клеве только потому, что она была не такой молодой и красивой, какой на портрете ее изобразил Гольбейн. Я видела, как бедную Кет Хауард обезглавили на Тауэр-Грин так же, как и мою бедную мать, а потом Кетрин Парр пала жертвой политики двора моего отца. Но я была храброй, Чарльз! Храброй, когда Том Сеймур пытался соблазнить меня, чтобы получить мой трон. Он почти разбил сердце Кетрин Парр, потому что был единственным мужчиной, которого она любила. Я была храброй, когда те, кто стоял вокруг моей сестры Марии, хотели убить меня.

Потом я стала английской королевой. Но даже после этого я не была в безопасности. Я не могла выйти замуж за единственного любимого мной человека и поняла, что брак вообще поставит под угрозу меня и мое положение, и тем не менее я была храброй, Чарльз!

Я связана, милорд! Я связана железной цепью, затянувшейся вокруг моей шеи, и так было с момента моего появления на свет. Я связана, и ничто не может изменить этого сейчас!

Ее слова причиняли ему боль, потому что он знал, что они правдивы, и впервые в жизни он наконец понял, как отчаянно одинока была всегда его кузина, Елизавета Тюдор. Граф Ноттингем поморгал, чтобы сдержать слезы.

— Съешьте просто немного бульона, Бесс, — взмолился он. Она увидела его отчаяние, и королевское чутье взяло верх над ее состоянием. Она погладила его по лицу.

— Хорошо, Чарльз, я съем немного супа, — сказала она. Пока Роберт Сесил вздыхал с облегчением, леди Бурк поспешила к буфету и налила немного горячего супа в фарфоровую чашку, которую вставила в серебряный с филигранью держатель, Джоанна Эдварде принесла Валентине ложку и набросила ей на руку салфетку. Валентина отнесла суп лорду Хауарду, передав ему плошку с держателем, и ласково положила салфетку под подбородок королевы, получив в ответ мягкую улыбку.

Вокруг дворца Ричмонд собирались тихие группы людей из близлежащих деревень, чтобы поглазеть на приезд знатных и не очень знатных людей. Не было никакого официального извещения о состоянии королевы, тем не менее люди каким-то загадочным образом узнали, что с королевой, которая так долго правила ими, не все в порядке. Елизавета Тюдор была дорога им, и их тревога проявлялась в том, что они собирались вокруг ее дома, ждали, смотрели и молились.

— Ну! — сказала королева. — Я разделалась с этим чертовым супом, Чарльз. Теперь оставь меня в покое!

— Вы должны отдохнуть, — пожурил ее граф. — Вам надо лечь в кровать, Бесс. Сесил говорит, что вы много дней не ложились в кровать.

— Если бы ты увидел в своей кровати то, что я вижу в своей, Чарльз, ты бы не уговаривал меня лечь в нее, — ответила Елизавета твердо.

— Ваше величество видит привидение? — осмелился задать вопрос Роберт Сесил.

Королева гневно посмотрела на него, но на крючок не попалась.

— Милорд, — прошипела леди Скруп, — думаю, вы зашли слишком далеко!

— Прошу вас, Бесс, ложитесь в кровать, — умолял ее Чарльз Хауард. — После хорошего ночного сна все будет выглядеть гораздо лучше.

— Да, — согласился Роберт Сесил. — Вы, ваше величество, должны лечь в постель, хотя бы для того, чтобы порадовать людей, которые за вас беспокоятся.

— Коротышка, коротышка, был бы жив твой отец, ты бы не осмелился так много говорить! Но ты знаешь, я должна умереть, и это делает тебя таким дерзким. Слово «должно» не из тех, с которыми можно обращаться к королевским особам! — едко ответила королева бедному Сесилу.

Роберт Сесил съежился, получив нагоняй от королевы, и больше не сказал ни слова.