Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот миг с Хорстманном происходит нечто странное: он резко замолкает и пялится в пустоту. Так проходит несколько минут, пока вновь не раздается его хриплый голос:
- У меня нет больше сил терпеть все это! По крайней мере, никого из товарищей по моей crew уже не осталось….
И тут до меня доходит: Хорстманн имеет в виду то, что быть еще живым, в то время как многие наши товарищи сгинули в пучине моря – это доставляет ему боль и стыд.
- Через три дня я снова ухожу в поход, – резко говорит Хорстманн.
- А ваша подлодка уже готова? – не верю его словам.
- Так себе. Вам же теперь все известно, – заключает он грустно.
Вечером пытаюсь выведать у Старика все о приказе Деница.
- Ты мне о нем не говорил.
- Тебе не все следует знать! – коротко отвечает Старик.
У меня замирает дыхание. Нам не надо так разговаривать друг с другом.
Помолчав, Старик добавляет:
- Это еще больше подлило бы масла в огонь….
В этот миг появляется зампотылу, и я тихо ухожу.
Валяюсь без сна на койке: из головы все не идет приказ Деница.
Если боевой приказ ясно означает призыв к смерти, если с таким приказом у исполнителя не остается шансов выжить, если такая смерть становится ОБЯЗАННОСТЬЮ – даже военной – является ли тот, кто отдал такой приказ убийцей?
Танк следует уничтожать из гранатомета силами одного солдата, но никак не целой подлодкой! Для подлодки целью является корабль-транспорт, нагруженный сотнями танков на пути от США до Western Approaches .
Ведь так можно договориться, что артиллеристы должны получить такой приказ, где будет сказано, что вместо того чтобы вести огонь по противнику боевыми снарядами, следует стрелять лишь картузными зарядами . Атаковать подлодками десантные понтоны – это же курам на смех! Такие приказы не могут быть ничем иным как прямым предписанием к самоубийству!
Должно же быть различие между «разумным» риском и безумным приказом! Но может ли все, что касается в целом безумия, быть по-военному «разумным» приказом? Можно ли «оставаться моральным» в подобной ситуации, сотворенной группой безумных преступников?
А где проходит граница между боевым приказом и обыкновенным убийством? И есть ли таковая вообще? Разве тот, кто в своем полном безумии такие приказы выполняет, не является затем воплощением славы и почитания? И разве подобные кровопийцы не почитаются потом как герои? Возьмите наши учебники истории – чем иным они являются как не сборниками прославления массовых убийц? А как обстоят дела с мудростью штабных офицеров? Разве Старик не мудр? Так или иначе? А я сам – разве я сам не такой? Я ношу военную форму, не бунтую, ни к чему не призываю…. Ну, так как?!
Единственным моим оправданием является лишь мое желание прорваться. Я хочу пережить весь этот кошмар и выжить.
За завтраком Старика нигде не видно. Позже нахожу его вдалеке, за его обычной проверкой позади здания флотилии.
Что за глупость: он планирует дальнейшее строительство и обустройство флотилии, словно наши оккупационные дела идут как нельзя лучше, и мы остаемся здесь навечно. А на фронте в это время одна подлодка гибнет за другой. Старик дает распоряжения солдатам, работающим над маскировкой бассейна для лодок, а затем интересуется, не пройду ли в его кабинет.
По пути он объясняет:
- Это важно: продолжать делать то, к чему уже привыкли, что успокаивает людей! – и воровато оглядевшись, добавляет, – Тебе не следует так смотреть: я тоже знаю, что у нас больше не будет пышных праздников на воде.
Едва зайдя в кабинет, интересуюсь:
- Поскольку лодки, что были отправлены на фронт, придут сюда снова – если вообще придут, – говорю и пугаюсь своего инквизиторского тона, – то имеет ли тогда все это вообще какой-то смысл?
- Тебе не следует ломать голову над планами командования! Все не так просто, как тебе кажется. Война подлодок не закончится сегодня или завтра.
- Но однажды такое уже было? – спрашиваю несмело.
- Да. И было почти в открытую. Это было во время компании в Центральной Атлантике, и ее прекращение было лишь временным явлением.
Старик загнал меня в угол своей болтологией. А он еще добавляет:
- Постарайся понять: мы отсюда не можем видеть всю обстановку на фронте.
Голос его уже не басит раздраженными интонациями, и даже в фигуре что-то изменилось. Теперь он выглядит скорее подавленным, чем возмущенным.
Откашлявшись, Старик коротко бросает:
- Время терпит… Rien ne va plus …
Передернув плечами, добавляет: «Вот так-то» и грузно глубоко вдавливается в свое глубокое кресло.
Скольжу взглядом мимо Старика в панораму бухты. Погода стоит прекрасная, а значит, скоро заявятся самолеты.
Вид аэростатов заграждения раздражает: они выглядят отвратительно – напоминают то толстые, безобразные пенисы, то разожравшихся гигантских серых гусениц.
- Без полного задействия Люфтваффе нам предстоят трудные дни, – начинает Старик вновь, – И в первую очередь здесь, в Нормандии…, – и едва слышно добавляет, – Дьявольщина!
Вдруг кресло Старика издает визгливый скрип, и он резко хватается за край стола:
- Представь, мы теряем на фронте в Нормандии более 300 человек в день! – Старик говорит странно глухим голосом.
Цифры точные. Но, скорее всего, Старик получил их не из сводок Вермахта. А я не могу сейчас спросить его об источнике этих данных. Старик продолжает:
- Нам не хватает артиллерийских боезапасов. Не хватает и бензина. Добавь сюда практическое отсутствие снабжения из-за очевидного превосходства противника в воздухе.
- Но без боеприпасов и бензина…
- Да. Все это долго не продлится, – перебивает меня Старик и снова умолкает, погрузившись в размышления. Пауза длится, пока он ровным, как и раньше, глухим голосом не продолжает:
- Все это довольно странно: вновь встречаются старые противники…
Поскольку я при этих словах недоуменно смотрю на него, он поясняет:
- Роммель и Монтгомери. Они знают друг друга с Африки.
- Я об этом и не подумал…
- Земля круглая и вертится…
Погружаюсь в мысли о фронте Вторжения. Затем говорю:
- Никогда ранее не видел настолько плотно укатанного снарядами города как Caen .
- Корабельные орудия! – ворчит Старик, – Тяжелые «чемоданы», диаметром до 45 сантиметров, летят по воздуху.
- Полагаю, что никто не смог заранее предупредить и эвакуировать население города, – рассуждаю вслух, – Это выдало бы планы Вторжения противника. А потому и раздолбали весь это город.… Как говорится: законы войны!
- Да уж! – бормочет Старик. И опять своим странно- глухим голосом произносит: – А теперь представь-ка себе, что мог бы сделать настоящий подводный флот с современными подлодками вблизи побережья на мелководье! Ну не тремя же подлодками атаковать противника!
- Тремя подлодками?
- Так точно! Когда началась вся эта заваруха, мы не смогли выбить ничего, кроме трех подлодок – всего трех! – голос его звучит резко и язвительно, – Уму непостижимо! Прямо у порога дома выстроились корабли врага с огромным количеством груза и десанта, их было столько, сколько мы еще не видели, а у нас не было ничего, чтобы атаковать этот огромный десантный флот – мы стояли и молчали!
- А разве подлодки не готовились к отражению Вторжения?
Старик долго думает, а затем полушепотом произносит:
- Если бы мы знали, что будет это Вторжение, создали бы группу «Landwirt» .
- Какую?
- Ты не ослышался: Ландвирт!
- Придворные писаки командующего подводным флотом поумничали, – говорит Старик с явной иронией в голосе, – Группа Ландвирт должна была состоять из 35 подлодок типа С-VII. У нас в Бресте их было 16. Из этих 16 только 8 имели шноркели. Чтобы достичь цифры в 35 подлодок, надо было сбить в кучу все, что может передвигаться под водой. Даже из Норвегии были вытянуты подлодки – все без шноркелей и с командирами, которые едва от мамкиной сиськи оторвались. Из 13 извещенных подлодок едва ли 7 смогли прийти в район сбора.
Резкий звонок телефона прерывает Старика. Адъютант резким голосом что-то отвечает. Двойные двери прикрыты так плотно, что не понимаю ни слова. Затем снова раздается стук пишущей машинки.
Старик ничего не говорит, даже не поворачивается к двери. Словно его нет. Что-то уж слишком часто он так ведет себя. Иногда, посреди разговора он словно впадает в прострацию. Меня бы не удивило, если бы вместо него за столом вспарила бы серо-белая прозрачная масса.
На этот раз Старик замолчал надолго. Кажется, прошла вечность, пока в нем вновь затеплилась жизнь:
- Судя по всему, Союзники не намерены здесь наступать, – бросает он вдруг, – Если они не обманывают…. Думаю, начнут в Дьепе.
Что ТЕПЕРЬ хочет Старик разыграть передо мной? С чего это он взял Дьеп? И как он попадет туда, если что? Он же не может внезапно развернуться на все 180 градусов! И это совсем не Дьеп! Это полномасштабное ВТОРЖЕНИЕ!
