Земля обетованная - Барак Обама
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Это чертовски возмутительно".
Я согласился. Это был едва ли не первый случай, когда разногласия внутри моей команды вылились в прессу. Но это был первый случай за время моего президентства, когда я почувствовал, что целое агентство под моим руководством работает по своей собственной программе. Я решил, что он будет и последним. Вскоре после выступления Маллена в Конгрессе я попросил его и Гейтса встретиться со мной в Овальном кабинете.
"Итак, — сказал я после того, как мы заняли свои места и я предложил им кофе. "Разве я не ясно выразился о том, что мне нужно время, чтобы оценить оценку Маккристала? Или ваше здание просто не уважает меня?".
Оба мужчины неловко сдвинулись на диване. Как это обычно бывает, когда я сержусь, я не повысил голос.
"С того дня, как я был приведен к присяге, — продолжал я, — я прилагал все усилия, чтобы создать обстановку, в которой мнение каждого будет услышано. И мне кажется, я показал, что готов принимать непопулярные решения, когда считаю, что это необходимо для нашей национальной безопасности. Вы согласны с этим, Боб?"
"Я бы хотел, господин президент", — сказал Гейтс.
"Поэтому, когда я устанавливаю процесс, который будет решать, отправлять ли мне еще десятки тысяч солдат в зону смертельной войны ценой в сотни миллиардов долларов, и вижу, что мои высшие военные руководители замыкают этот процесс, чтобы публично отстаивать свою позицию, я должен задуматься. Это потому, что они считают, что знают лучше, и не хотят утруждать себя ответами на мои вопросы? Потому ли, что я молод и не служил в армии? Это потому, что им не нравится моя политика…?".
Я сделал паузу, давая вопросу затянуться. Маллен прочистил горло.
"Я думаю, что говорю от имени всех ваших флагманов, господин президент, — сказал он, — когда говорю, что мы испытываем глубочайшее уважение к вам и вашей должности".
Я кивнул. "Что ж, Майк, я поверю тебе на слово. А я даю тебе слово, что приму решение относительно предложения Стэна, основываясь на рекомендациях Пентагона и на том, что, по моему мнению, наилучшим образом отвечает интересам этой страны. «Но пока я этого не сделаю, — сказал я, наклонившись, чтобы подчеркнуть, — я бы не хотел, чтобы мои военные советники указывали мне, что я должен делать, на первой странице утренней газеты». Это справедливо?"
Он согласился, что это так. Мы перешли к другим вопросам.
Оглядываясь назад, я склонен верить Гейтсу, когда он сказал, что у Маллена, Петреуса или Маккристала не было скоординированного плана по принуждению меня (хотя позже он признался, что слышал из надежного источника, что кто-то из сотрудников Маккристала слил Вудворду отчет генерала). Я знаю, что все три человека были искренне убеждены в правоте своей позиции, и что они считали частью своего кодекса как офицеров давать честную оценку в публичных показаниях или заявлениях для прессы, не обращая внимания на политические последствия. Гейтс не преминул напомнить мне, что откровенность Маллена раздражала и президента Буша, и он был прав, указывая на то, что высокопоставленные чиновники в Белом доме часто были столь же виновны в попытках закулисной работы с прессой.
Но я также думаю, что этот эпизод иллюстрирует то, насколько привыкли военные получать все, что они хотят, в годы правления Буша, и степень, в которой основные политические решения — о войне и мире, а также о бюджетных приоритетах Америки, дипломатических целях и возможных компромиссах между безопасностью и другими ценностями — постоянно передавались Пентагону и ЦРУ. Было легко увидеть факторы, стоящие за этим: импульс после 11 сентября сделать все возможное, чтобы остановить террористов, и нежелание Белого дома задавать жесткие вопросы, которые могли бы помешать; военные, вынужденные разгребать бардак, возникший в результате решения о вторжении в Ирак; общественность, которая справедливо считала военных более компетентными и заслуживающими доверия, чем гражданские лица, которые должны были определять политику; Конгресс, который был заинтересован главным образом в том, чтобы избежать ответственности за сложные проблемы внешней политики; и пресса, которая могла быть чрезмерно почтительной к любому человеку со звездами на плечах.
Такие люди, как Маллен, Петреус, Маккристал и Гейтс — все они были проверенными лидерами с исключительной сосредоточенностью на решении чрезвычайно сложных задач — просто заполнили вакуум. Америке повезло, что эти люди оказались на тех должностях, которые они занимали, и когда дело дошло до поздних фаз войны в Ираке, они в основном приняли правильные решения. Но, как я сказал Петреусу во время нашей первой встречи в Ираке, прямо перед моим избранием, президент должен мыслить широко, а не узко, и взвешивать затраты и выгоды военных действий в сравнении со всем остальным, что необходимо для того, чтобы сделать страну сильной.
Как и любые конкретные разногласия по стратегии или тактике, такие фундаментальные вопросы — гражданский контроль над разработкой политики, соответствующие роли президента и его военных советников в нашей конституционной системе, и соображения, которые каждый из них учитывает при принятии решения о войне — стали подтекстом афганских дебатов. И именно в этих вопросах различия между мной и Гейтсом стали более очевидными. Как один из самых ловких операторов Вашингтона, Гейтс не хуже других понимал давление конгресса, общественное мнение и бюджетные ограничения. Но для него это были препятствия, которые нужно было обходить, а не законные факторы, которые должны были определять наши решения. На протяжении всех дебатов по Афганистану он быстро приписывал любые возражения Рама или Байдена — о сложности собрать голоса в Конгрессе за дополнительные расходы в размере 30–40 миллиардов долларов в год, которые может потребовать план Маккристала, или об усталости, которую может почувствовать нация после почти десятилетней войны — просто "политике".
В разговорах с другими людьми, но никогда напрямую со мной, Гейтс иногда ставил под сомнение мою приверженность войне и стратегии, которую я принял еще в марте, несомненно, приписывая это "политике". Ему было трудно понять, что то, что он отвергал как политику, было демократией, как она должна была работать — что наша миссия должна определяться не только необходимостью победить врага, но и необходимостью убедиться, что
