Роковая корона - Эллен Джоунс

26

Нормандия, 1149 год.

В апреле 1149 года Генрих Анжуйский предстал перед своими родителями в большом зале герцогского дворца в Руане.

— Я хочу пересечь пролив, чтобы меня посвятил в рыцари мой двоюродный дед, король Шотландии! — заявил он.

Именно этого требования Мод ожидала — и боялась — с того самого дня, когда Нормандии достигли слухи о том, будто Ренальф Честерский, снова примкнувший к сторонникам Мод, объединил силы с королем Давидом Шотландским в борьбе против Стефана. Она знала, что Генрих наверняка найдет какой-нибудь повод, чтобы отправиться в Англию. Знала она и то, что его истинным намерением было вмешаться в войну. Посвящение же в рыцари являлось серьезным доводом, против которого трудно было сказать.

— Ты еще очень молод, — напомнила она ему, просто для того, чтобы хоть что-нибудь возразить.

— Шестнадцать лет — не самый юный возраст для посвящения в рыцари. Последние два года я провел в военных походах с отцом по всей Нормандии и Анжу. Я — мужчина. Я достоин рыцарской чести.

— Конечно, достоин, — со вздохом согласилась Мод. — Что ж, хорошо. Если ты так решил, поезжай, но, как только тебя посвятят в рыцари, немедленно возвращайся в Нормандию. Пока ты будешь на английской земле, не допускай, чтобы тебя узнали, — иначе ты навлечешь на нас беду.

— Я все понял, — ответил Генрих с такой старательной покорностью, что Мод ни на мгновение не усомнилась в его истинных намерениях.

— Ты не дурак и не станешь еще раз попытаться завоевать Англию, — сказал Жоффруа. — Это слишком опасно. Сторонники твоей матери считают, что время для решительных действий еще не пришло. В любом случае, я не могу дать тебе много людей. С тобой отправится лишь небольшой эскорт, вполне достаточный, если ты хочешь только посвящения в рыцари.

— Это справедливо, милорд. — Генрих церемонно поклонился графу Жоффруа.

Когда Генрих поцеловал мать в щеку, Мод едва сдержалась, чтобы не вцепиться в него. Она прекрасно знала, что сын не послушает ее совета и все сделает по-своему. В конце концов, Генрих был сыном своего отца — и ее сыном. К добру или к несчастью, и Мод, и Стефан всегда шли к намеченной цели, невзирая на все препятствия. Она явственно услышала, как в мозгу прозвучали слова Олдит: «Далеко ли падает яблочко от яблони».

— Побереги себя, сынок, — прошептала она. Глядя, как Генрих выходит из зала, она отчаянно молилась про себя, чтобы он не встретился с войсками Стефана. Стоило ей лишь представить, как сын сталкивается с отцом на поле битвы, как душа замирала от ужаса. И все же Мод понимала, что рано или поздно это произойдет, если она хочет вернуть себе корону.

Отбросив эту невыносимую мысль, Мод уединилась в своей комнате и села писать пространное послание Брайану Фитцкаунту, до сих пор удерживающему свои позиции в Уоллингфорде, с просьбой присмотреть за Генрихом. Больше она ничем не могла помочь своему сыну.

Шесть недель спустя один из монахов ее дяди Давида написал Мод письмо от имени своего господина, извещая графиню Анжуйскую о том, что 22 мая, на богослужении в праздник Пятидесятницы, король Шотландии посвятил в рыцари своего внучатого племянника. Слезы радости навернулись на глаза Мод. Она представила себе Генриха в ритуальной пурпурной мантии и шитой золотом тунике, держащего в одной руке свой щит с золотыми львами, а в другой — ясеневое копье; словно наяву увидела сына в окружении длинноволосых и суровых шотландских лордов; увидела, как Генрих почтительно преклоняет колени перед двоюродным дедом, чтобы принять удар мечом по плечу, который сделает его рыцарем. Теперь, почувствовав себя непобедимым героем, Генрих наверняка сочтет поражение Стефана решенным, а Англию — уже склонившейся к его ногам. Сердце ее заныло при мыслях о юношеском безрассудстве сына.

Вскоре после этого, как Мод и опасалась, до нее дошли известия, что Генрих уговорил двоюродного деда и графа Ренальфа напасть на Англию с севера. Они дошли до самого Йорка, где, встретившись с превосходящими силами Стефана, были вынуждены перейти в отступление, к большому недовольству Генриха.

В декабре пришло письмо от Брайана Фитцкаунта. Он сообщал Мод, что ее сын, несмотря на преследования принца Эвстейка, сумел добраться до Бристоля целым и невредимым. Там Генриха радушно принял его кузен, Вильгельм Глостерский, которого новоиспеченный рыцарь убедил отправиться на юг Англии и напасть там на сторонников Стефана. К этому времени, продолжал Брайан, Генрих уже добился некоторых успехов в Девоне и Дорсете. А у Бридфорта даже вынудил оруженосца Стефана искать убежища в своем замке.

— Только послушайте, — сказала Мод со слезами на глазах, читая Жоффруа письмо Брайана. — «В конце концов я уговорил его возвратиться в Нормандию и встретить Новый год в Руане. Не будьте слишком суровы к Генриху, когда он вернется домой. Хотя у него пока не было надежды на окончательную победу над Стефаном, мальчик уже успел покрыть себя громкой славой. Генриха посвятил в рыцари великий монарх; он успешно выиграл несколько мелких сражений, избежал плена и привлек к нашему делу много новых сторонников. Англия не скоро забудет юного анжуйского льва».

Нормандия, 1150 год.

В январе нового, 1150 года Мод сидела в старинном кресле, принадлежавшем герцогам Нормандским с незапамятных времен. Рядом с ней стоял Жоффруа. Генрих, окрыленный недавними победами, бодрым шагом вошел в герцогский дворец и поднялся по ступеням.

— Несмотря на то, что я считаю тебя непослушным и глупым упрямцем, — сурово глядя на него, произнес Жоффруа Анжуйский, — нельзя отрицать, что ты оказался хорошим военачальником и отважным воином. — Холодное, красивое лицо графа на мгновение осветила горделивая улыбка.

Генрих увидел, что мать тоже улыбнулась.

— Поэтому, — тихо проговорила Мод, — я согласилась отказаться от претензий на герцогскую корону Нормандии. — Помолчав немного, она продолжила: — Отказаться в твою пользу, сынок. Как только ты принесешь присягу вассала своему сеньору, королю Франции, ты станешь герцогом Нормандским. — В уголке ее глаза блеснула слезинка.

К изумлению Генриха, Жоффруа коснулся плеча жены — невероятный жест для надменного графа! Генрих почтительно поклонился отцу и упал на одно колено перед матерью. Он поднес к губам ее руку и со страстным обожанием поцеловал изящные, унизанные перстнями пальцы, от переполнивших его чувств почти утратив дар речи.

— Я оправдаю ваше доверие, мадам, — наконец произнес он. — Клянусь головой моего прапрадеда, великого Завоевателя; клянусь головой моего деда Генриха! Я не посрамлю великой чести, которой вы меня удостоили!