Срединное море. История Средиземноморья - Джон Норвич

Нарыв, если можно так выразиться, вскрылся в 1843 г., когда практически бескровный военный переворот вынудил Оттона даровать конституцию. На бумаге она выглядела достаточно либеральной, среди прочего обеспечивая почти всеобщее избирательное право среди мужского населения (хотя женщинам пришлось дожидаться возможности отдать свои голоса на выборах до 1952 г.). Одновременно баварские министры освобождались от своих обязанностей; их место заняло новое министерство, состоявшее исключительно из греков, а также греческое Национальное собрание. Надо сказать, что из-за долгой турецкой оккупации традиционное общество в Греции развивалось совершенно иначе, нежели общества Западной Европы, и люди оказались совершенно не готовы к сложностям современной демократии. Тем не менее представлялось, что Греция сделала значительный шаг вперед, и появились основания думать, что впереди лучшие времена.

Увы, надежды оказались напрасны: все свелось к тому, что баварскую олигархию сменила греческая, правившая еще более грубыми методами, нежели ее предшественница. Весьма понятно, что, когда в марте 1854 г. разразилась Крымская война, греки приняли сторону России — на тот момент единственной страны, где православие являлось государственной религией, — и яростно противостояли Османской империи, державшей их в рабстве почти пятьсот лет. С другой стороны, потерпевшее полную неудачу вторжение в Фессалию и Эпир, находившиеся под властью турок, было очевидным безрассудством; единственным его следствием стало то, что британский и французский флоты оккупировали Пирей и высадили соединения иностранных войск, остававшиеся на территории Греции вплоть до 1857 г. На том, казалось, и покончено с недавно обретенным и столь превозносившимся суверенным статусом Греции.

В последние годы правления Оттон проявил подлинный патриотизм в отношении усыновившей его страны, и на него значительное влияние оказала так называемая великая идея: если описать ее вкратце, то речь шла об изгнании османов и замене их государства возрожденной Византией — греческой христианской империей, столицей которой вновь станет Константинополь. Но этот государь никогда не пользовался популярностью у своих подданных. В 1862 г., во время одного из его путешествий по Пелопоннесу, в старой венецианской крепости Воница вспыхнуло восстание. Прежде чем королевская яхта успела вернуться в Афины, правительство объявило короля низложенным. Оттон возвратился в Германию и поселился в Бамберге, где через пять лет скончался.

Великие державы не возражали против его изгнания, и бывшие подданные Оттона начали искать ему преемника. На это ушло два года. Поначалу их выбор пал на принца Альфреда, второго сына королевы Виктории; к несчастью, однако, в соглашениях 1827 и 1830 гг. присутствовало правило, согласно которому члены царствующих домов трех держав не могли занимать греческий трон, и поэтому предложение тут же отвергли. Лишь тогда греки обратились к семнадцатилетнему сыну Христиана IX Датского, чья сестра Александра недавно стала женой принца Уэльского. Его звали Вильгельмом; это имя слишком напоминало о севере и с некоторыми трудностями поддавалось записи на греческом языке, но он с большой радостью сменил его; таким образом, он взошел на трон под именем Георгия I, короля эллинов, и занимал его следующие полвека, вплоть до 18 марта 1913 г., когда его убили в Фессалониках во время послеобеденной прогулки.

Правление короля Георгия имело благоприятное начало: Британия добровольно — несмотря на мощное противодействие со стороны Уильяма Эварта Гладстона — уступила Греции Ионические острова, находившиеся под их протекторатом с 1815 г.[381] За этим последовал успех — введение в 1864 г. новой конституции, ставшей громадным улучшением по сравнению с конституцией 1844 г. Популярность, которую Георгий снискал впоследствии, во многом была связана с тем, что он усвоил принципы поведения, полностью противоположные принципам Оттона. Вместо того чтобы стремиться к лидерству и лично участвовать во всем, он взял себе за правило оставаться номинальной фигурой, вмешиваясь в дела правительства как можно меньше и позволяя министрам делать практически все, что им заблагорассудится.

Теперь, когда Ионические острова оказались благополучно включены в состав королевства, настало время решения новой территориальной проблемы — критской. Этому острову пришлось пережить куда более долгий период иностранного владычества: после четырехсот лет под властью Венеции он — в отличие от Корфу и большей части островов архипелага[382] — уже двести лет находился под игом османов, остававшимся таким же прочным, как и раньше. В дни владычества Венеции здесь непрестанно вспыхивали восстания, а война за независимость еще более усилила националистические настроения среди христианского населения — настолько, что критяне направили свои усилия не просто на изгнание турок, но и на объединение с новым греческим королевством. Крит направил делегатов в Национальное собрание, заседавшее в Аргосе в 1829 г., но на следующий год, как мы знаем, султан Махмуд даровал остров Мухаммеду Али в качестве награды за службу во время недавних военных действий. Этот союз с Египтом — мягко говоря, неестественный — продолжался всего десять лет; в 1840 г., разъяренный самовольством своего вице-короля, султан отнял остров обратно.

Для греков не имело особого значения, под властью египтян или турок они будут находиться. Они стремились к союзу с Грецией. Восстания продолжались; самые кровавые из них разразились в 1866 г. Именно тогда Манесес, настоятель монастыря в Аркадии и один из величайших героев в истории Крита, взорвал свой пороховой склад — хотя кого-то может удивить сам факт, что монастырь имел таковой, — чтобы не сдаваться. Последовавшая кровавая бойня, во время которой было хладнокровно убито множество женщин и детей, вызвала международный скандал; в особенности подверглось жестокому порицанию британское правительство, когда обнаружилось, что оно отдало королевскому флоту приказ не спасать критских граждан от резни, какого бы пола и возраста те ни были, дабы подобные действия не были расценены как отход от строгого нейтралитета, которого твердо решила придерживаться Британия.

Наконец султан, разгневанный очевидной поддержкой, которую греческое правительство оказывало критским инсургентам, в 1868 г. предъявил ему ультиматум: в течение пяти дней Греция должна прекратить работы по снаряжению кораблей, строившихся для нападений на турок. Были и другие пункты, но они представляли собой условности. Греция с негодованием отказалась повиноваться. Последовал разрыв дипломатических отношений, и некий Хобарт-паша, отставной капитан королевского флота, находившийся на службе у султана и в тот момент командовавший турецким флотом, пригрозил Греции установить блокаду. Война казалась неизбежной, но конференции послов европейских держав удалось убедить греков принять условия турок и на следующий год отношения возобновились. Взамен султан даровал Криту конституцию, которая обеспечивала островитянам частичное самоуправление и — по крайней мере на время — смягчила их чувства.

Летом 1876 г. пламя охватило Балканский полуостров.[383] Конфликт вспыхнул, когда сербское православное население Боснии и Герцеговины восстало против своих турецких владык. Сербия и близлежащее княжество Черногория — где население также исповедовало православие и говорило по-сербски — поспешили на помощь, и нечего было и думать, что единственный оставшийся славянский народ на Балканах — болгары — окажутся в стороне. Восстание в Вилайете на Дунае — так официально называлась Болгария — вспыхнуло в мае 1876 г. Само по себе оно было весьма незначительным, но подавили его с почти невероятной жестокостью. В Бараке — деревне, которая уже сдалась после недолгого сопротивления, — перебили большинство мужского населения; женщин и детей загнали в сельскую церковь и в школу, а затем подожгли оба здания. Только Барак потерял около 5000 из 7000 жителей; согласно подсчетам, общее количество христиан, убитых за этот месяц, достигало почти 12 000 человек.

Цивилизованный мир встретил эту новость с негодованием — особенно это касалось России, где царь немедленно выразил солидарность с единоверцами. В Лондоне «болгарские жестокости» стали темой яростного памфлета мистера Гладстона, к тому времени оставившего свой пост, который также подверг критике протурецкую политику администрации Дизраэли. Возмущение, выраженное повсюду, проявилось даже в Константинополе, где примерно 6000 студентов-теологов устроили массовую демонстрацию, требуя смещения великого визиря и главного муфтия. Султан Абдул-Азиз тут же капитулировал, но демонстранты — и, без преувеличения, народ в целом — остались неудовлетворены. С этого момента, по словам британского посла, «слово „конституция“ было на устах у всех».