Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен

Тем временем 21 февраля состоялась встреча Гитлера, Геринга, Кепплера и Леопольда. Я настоял на том, чтобы Леопольду было запрещено жить в Австрии. Гитлер обвинил его в том, что он проводил совершенно безответственную политику, которая включала планы восстания и вторжения в Австрию германских войск. Большинство трудностей, связанных с ситуацией, были в результате переговоров устранены, а Леопольду было сказано, что его действия вполне могли поставить Гитлера в крайне неловкое положение. Отношения с Австрией должны были основываться теперь на совершенно ином фундаменте, чем прежде, и Гитлер принял наконец решение о том, что Леопольд и его ближайшие сотрудники должны жить в Германии. Руководство партии в Австрии переходило к Клаузнеру, которому предстояло понять, что всякая нелегальная деятельность должна быть запрещена. Гитлер отметил, что задача Зейс-Инкварта исключительно трудна и что партии, которая стремится к выражению своих идеалов в рамках структуры Отечественного фронта, нужно оказывать ему полную поддержку. Радикальные элементы должны быть обузданы, и следует понимать, что Зейс-Инкварту время от времени придется отдавать приказы об аресте некоторых нацистов. Эти меры едва ли подтверждают аргументы тех, кто предполагает, что уже тогда Гитлер замышлял провести аншлюс силой.

26 февраля я в последний раз посетил герра Шушнига. За те годы, что я провел в Австрии, все мои попытки установить с ним теплые личные отношения ни к чему не привели. В интеллектуальном отношении он был человеком весьма одаренным, обладавшим серьезными академическими познаниями. Но мне всегда было трудно вести с ним переговоры и даже просто беседовать. Возможно, это происходило оттого, что он всегда очень внимательно следил за любым своим словом, произнесенным в моем присутствии. Во всяком случае, мне никогда не удавалось получить от него твердо высказанного мнения по любому политическому вопросу. В качестве покидающего свой пост посла я мог бы ограничиться в разговоре с ним пустыми формальностями. Вместо этого я предпочел еще раз остановиться на заложенных в создавшейся ситуации опасностях и в последний раз призвать его к сотрудничеству в целях ослабления напряженности. В его последнем выступлении содержались теплые слова о деятельности германской миссии в Австрии, однако допущенные им драматические упоминания австрийской независимости, даже если они предназначались исключительно для внутреннего потребления, за день до этого уже произвели решающий эффект, повлияв на дебаты во французской палате депутатов. В течение четырех лет я старался исключить австрийскую проблему из области европейских дискуссий и пытался превратить ее во внутренний вопрос отношений между двумя нашими странами. Теперь я сильно сожалел о том, что она вновь стала делом европейской важности, и ясно выразил свое убеждение, что любая форма австрийской независимости, которая основывалась бы на поддержке французов и чехов, неминуемо вызовет в Германии новые страсти и даст начало спорам, легко могущим поставить под угрозу только что подписанное нами соглашение. Я просил канцлера не забывать об опасностях, связанных с попытками укрепить позиции Австрии с помощью, исходящей не от Германии, и он заверил меня в том, что эта мысль занимает его в первую очередь.

В тот же вечер я выехал в Кицбюль, чтобы перед возвращением домой несколько дней отдохнуть и насладиться катанием на лыжах. Там я встретил графа Кагенека, который был в Берлине, когда я занимал пост вице-канцлера, одним из моих главных сотрудников, а вскоре к нам присоединился Вильгельм фон Кеттелер, мой преданный помощник в Вене. После моего грядущего отъезда будущее австро-германских отношений вполне могло подпасть под влияние радикалов, которых я буду уже не в состоянии сдерживать, и мы по-прежнему считали, что план, составленный нами при первом известии о моем увольнении, должен быть выполнен и некоторые свидетельства моей четырехлетней работы в Вене сохранены. Поэтому Кеттелер привез с собой копии моих докладов Гитлеру и важной переписки с австрийским правительством. Мы намеревались поместить эти бумаги в надежное место на тот случай, если они когда-либо понадобятся в качестве свидетельства о проводившейся мной политике. После двух дней катания на лыжах Кеттелер и Кагенек вместе выехали в Швейцарию, где они должны были поместить документы на ответственное хранение. 3 марта я вернулся в Вену, чтобы упаковать вещи. На следующий день Шушниг внезапно выступил с совершенно неожиданным предложением о проведении плебисцита.

Австрийский посланник в Париже герр Фольгрубер уже прислал Шушнигу 26 февраля пространный отчет, содержавший резюме дебатов во французской палате по вопросам международных отношений. Большинство выступавших выражали свою убежденность в том, что Франция должна определенно высказаться в поддержку независимости Австрии, поскольку такое заявление является единственным способом укрепления мира и французского влияния в Европе. Соглашение в Берхтесгадене не рассматривалось как подходящее средство поддержания мира. 7 марта Фольгрубер отправил еще один доклад, на этот раз – о беседе, которую он имел с месье Леже, непременным секретарем министерства иностранных дел и одним из важнейших деятелей, определявших французскую внешнюю политику.

Месье Леже определенно заявил, что Франция не намерена мириться с угрозой, которую создает для ее позиций в Европе Германия. Защита независимости Австрии является одним из основных направлений ее внешней политики, хотя Франция и не может предпринять никаких определенных действий при отсутствии со стороны Германии открытой угрозы, на которую Австрия отреагирует. Французский парламент был сильно встревожен давлением, которое Гитлер оказал на австрийского федерального канцлера, а французское правительство, настаивал Фольгрубер, сможет получить в случае неблагоприятного развития событий почти любой мандат, который потребуется.

Эта депеша могла быть истолкована только в том смысле, что если Шушниг ощущает для себя угрозу и может при этом доказать, что большинство австрийского народа его поддерживает, то Франция готова вмешаться. Поговаривали, что отцом идеи проведения плебисцита был близкий друг и советчик Шушнига французский посланник в Вене месье Пуо. Шушниг, безусловно, принял решение на свой страх и риск, но французское правительство того времени должно нести свою долю ответственности за последовавшие события.

Австрийский канцлер отправился в Инсбрук на митинг Отечественного фронта, где он собирался объявить о проведении плебисцита по вопросу о независимости Австрии. Гражданам предлагалось ответить «да» или «нет» на вопрос, хотят ли они, чтобы Австрия сохранила свою независимость. Об этом было объявлено вечером в среду, а референдум должен был состояться в воскресенье, иными словами, для его организации оставалось три дня. Избирательные списки не обновлялись многие годы, не было времени для правильной организации голосования в более изолированных горных районах (где, кстати, национал-социалисты имели сильную поддержку), а молодое поколение вообще не было зарегистрировано в качестве избирателей. Более того, австрийская конституция не содержала положения о таком референдуме, и ни президент, ни правительство не издали никакого декрета, который бы узаконил его проведение. Для меня было очевидно, что реакция Гитлера на плебисцит будет бешеной. Он расценит решение Шушнига как обыкновенный пропагандистский маневр, направленный на аннулирование результатов конференции в Берхтесгадене. Поэтому моей первой мыслью было добиться отсрочки референдума, чтобы обеспечить достаточное время для его подготовки и более объективно сформулировать вопрос.