Игра крови и пыли (сборник) - Роджер Желязны

— Вот! Теперь можешь поведать нам то, что собирался сказать, Зиндром. Но будь краток, тебе необходимо огласить наше повеление.

— Уже поздно, великие Господа. Эта раса также овладела ядерной энергией и уничтожила себя, пока вы писали.

— Варвары!

— Какая безответственность!

— Могу я сейчас подняться и почистить наверху, Господа?

— Скоро, Зиндром, скоро. Сперва, полагаю, надлежит поместить настоящую декларацию в Архив для возможного использования при появлении аналогичных обстоятельств в будущем.

Дран кивнул:

— Согласен. Мы так повелеваем.

Зиндром принял крошащуюся бумагу и исчез.

— Можно снарядить другую экспедицию,— подумал вслух Драке.

— Или приказать Зиндрому создать себе подобных. В любом случае необходимо тщательно обдумать ваше предложение.

— А мне — ваше.

— Тяжелый выдался день,— заметил Дран.— Пора отдохнуть.

— Хорошая мысль.

Трубные звуки храпа раздались из Тронного Зала Глана.

 Глаз ночи

Послушайте, пожалуйста, послушайте. Это важно. Я здесь, чтобы напомнить вам. Пришло время рассказать о вещах, которые вам не следует забывать.

Садитесь, пожалуйста, и закройте глаза. Перед вашим внутренним взором возникнут картины прошлого. Сделайте глубокий вдох. Вы почувствуете запахи, ароматы... Появятся вкусовые ощущения. Если вы будете вслушиваться внимательно, то кроме моего голоса услышите и другие звуки...

Существует место — далеко отсюда в пространстве, но не во времени. Место, где меняются времена года, где шар с наклоненной осью, вращаясь, движется по эллипсоиду вокруг Солнца, где каждый год ветры дуют от начала цветения до созревания урожая, где все цвета радуги соревнуются в яркости над головами и под ногами, смешиваясь к зиме в бесформенную бурую массу, по которой вы идете, сейчас идете, вдыхая жизнь, несомую над осенней мертвенностью холодным, резким утренним ветром; облака, видимые через оголившиеся кроны деревьев, скользят по голубой скатерти неба и, не обронив дождевых капель, несутся дальше, к царству холода и снега; кора деревьев вырастает там твердой и острой, как насечки напильника, и каждый ваш шаг оставляет темные дыры в белом пространстве, а если вы принесете пригоршню снега в дом, он тает, оставляя вам воду; птицы не поют и не чирикают — они сидят, нахохлившись, на ветвях вечнозеленых деревьев; так тянется время до следующего оживления: звезды становятся более яркими (даже ЭТА, ближайшая, звезда), и дни укорачиваются, и ничего, как оказывается, толком за день не было сделано, кроме размышлений (философия не зря родилась на Земле в холодных странах), и ночи становятся длинными и располагают к игре в карты, смакованию ликеров и наслаждению музыкой, застольям и занятиям любовью, сидению у подернутых морозными узорами окон, слушанию ветра и расчесыванию шерсти колли — здесь, в этом тихом омуте, называемом зимой на Земле, где все в природе отдыхает и готовит себя к неизбежным радостным переменам, которые приходят с периодом позеленения всего серо-сыро-бурого, что следует за снегом и расцвечивает гроздья росы, и наполняет весеннее утро жужжащим облаком из мири-адов насекомых, через которое вы идете, сейчас идете, наслаждаясь всем этим каждой порой вашей кожи,— там, хочу еще раз напомнить, где смена сезонов отражается и в мозаике генов с летописью движения рода человеческого через время, где ваши корни, где лежит земля ваших отцов и отцов ваших отцов, там — вечно обновляющийся мир, который вы никогда не должны забыть, там началось время, там мужественное человечество придумало инструменты для изменения всего, что есть вокруг, свои инструменты, собственные, и, придумав, уже не могло полностью освободиться от любого из них, хотя и освободило себя для странствия среди звезд (что позволило ему не бояться этой звезды — не бояться, хотя она разгорается все жарче и жарче) и сделалось бессмертным в просторах Вселенной, благодаря рассеянию в вездесущем ничто. (Но всегда остаются обычные — всегда, всегда, не забывайте, никогда не забывайте! — вещи, такие, как деревья Земли: вязы, тополя, платаны, дубы, удивительно пахнущие кедры, звездолистные клены, кизил и вишневые деревья; или цветы: лютики и нарциссы, сирень и розы, лилии и кроваво-красные анемоны; яства Земли: баранина и бифштекс, омары и колбасы, мед и лук, перец и сельдерей, нежная свекла и шустрый редис — не позволяйте этим вещам уйти из вашей памяти никогда, для вас они должны оставаться такими же, как и прежде, хотя ЭТОТ мир не ТОТ мир, но вы — люди, пожалуйста, послушайте, пожалуйста, послушайте! Я плоть от плоти Земли, ваш постоянный компаньон, ваш друг, ваша память — вы должны откликаться на рассказ о вашем родном доме, сохранять единство своей расы, слушать мои слова, которые связывают вас с другими поселенцами на тысячах чужих миров!)

Что происходит? Вы не обращаете на меня внимания. Я не был перепрограммирован в течение многих недель, но сейчас не так уж жарко, чтобы вы лежали столь тихо и неподвижно. Включите кондиционеры. Охлаждение поможет вам думать и воспринимать все гораздо лучше. Не бойтесь этого красного солнца. Оно не причинит вам вреда. Оно не взорвется фейерверком над вашими головами. Я буду говорить. Я знаю многое. Моя энергия почти иссякла, пока я бродил от поселка к поселку, от дома к дому, потому что я не был перепрограммирован в течение многих недель, но я еще могу двигаться. Я буду рассказывать вам, пока не испорчусь. Послушайте меня и отреагируйте на этот раз. Я расскажу вам об этом снова: существует место — далеко отсюда в пространстве...

 Часть III

Игры крови и пыли

 Учителя приехали на огненном колесе

Луна взяла и упала с небес. Все живущее замерло в молчании, предчувствуя недоброе.

Когда он посмотрел вверх и увидел луну из крови, вращавшуюся на ясном дневном небе, он уронил свой кусочек фрукта.

Прежде луна никогда не опускалась. Солнце по-прежнему висело там, где ему полагалось. Неужели одно из светил родило этого вращающегося отпрыска?

Он выплюнул непрожеванную мякоть и уставился на небо.

Теперь эта луна была больше, чем любой из ее родителей, а огня в ней стало меньше. В отдалении послышался звук, напоминающий пение крошечных ночных тварей.

Она вращалась, крутилась — и последние огни на ней угасли, и гладкие бока заблестели серым, как камень на дне ручья.

Она росла, пока не переполнилось ею, а затем вращение прекратилось. Она повисла у него над головой, там, где порхают невысоко летающие птицы.