Наследие. Трилогия (ЛП) - Нора Кейта Джемисин

Я в который раз стиснула кулаки, а он стукнул в дверь, чтобы его выпустили.

Как раз когда он выходил, что-то переменилось…

Это мелькнуло лишь на мгновение, так быстро, что сперва я решила, будто у меня разыгралось воображение. В тот короткий миг тело Датэ совершенно изменило свой вид… Хотя нет, лучше выразиться иначе. Его ближняя ко мне рука, опиравшаяся на косяк, странным образом раздвоилась. Я увидела сразу две ладони, упиравшиеся в гладкое дерево. Два локтя. И два плеча.

Стоило мне удивленно моргнуть, и наваждение минуло. Дверь отворилась, и Датэ вышел.

Я рухнула на кровать и уснула. Вообще-то, я не собиралась спать, но изнеможение, навалившееся после магических усилий с рисунком, взяло свое. Когда я открыла еще подергивавшиеся от боли глаза, лица коснулся гаснущий отблеск заката. Я сразу поняла: пока я спала, кто-то побывал в комнате. Это значило, что спала я очень крепко: обычно я просыпалась от малейшего шороха. Еще я обнаружила, что мои посетители успели как следует потрудиться. Отодвинутая мебель была расставлена по местам, на столе стоял поднос с едой. Свечки в комнате отсутствовали (я проверила), вместо них мне предоставили единственный светильник весьма необычного образца: я вертела его так и этак, пока не нашла всего лишь медленно тлевший фитилек. В светильничке не было даже резервуара для масла, которое я могла бы использовать для рисования.

Они унесли или заменили очень многое — по сути, все, что худо-бедно годилось в качестве заменителя краски. А на ужин мне выдали чашку какой-то каши — невнятной размазни, которую я так и не смогла сопоставить ни с одним цветом. Она едва полезла мне в рот.

В воздухе пахло средством для мытья пола. На миг меня одолела острая грусть по окончательно исчезнувшему рисунку. У меня с ним не получилось, но все же…

После еды я подошла к окну, гадая, удастся ли мне когда-нибудь сбежать из этого Дома. Сколько я уже просидела в четырех стенах? Дней пять, может быть, шесть. Скоро наступит Гебри — праздник весеннего равноденствия. Белые залы по всему миру будут убраны яркими лентами, а светильники заправят особым маслом, чтобы горели не красным или золотым пламенем, а чисто-белым. Залы широко и гостеприимно распахнут двери, отмечая наступление долгих дней лета, — и даже в нынешние времена ересей и сомнений храмы будут полны прихожан. А еще в каждом городе будут одновременно проходить церемонии в честь Ночного хозяина и Сумеречной госпожи. Это было новшество, и я к нему еще не привыкла.

Прошло около часа, и дверь моего узилища опять отворилась. Вошли трое мужчин. Они тащили какой-то тяжелый груз… Даже два груза, сообразила я, слушая, как они пыхтят и отталкивают мешающую мебель. Первый предмет, когда его опустили на пол, негромко скрипнул, и я поняла, что в комнате поставили еще одну кровать.

Второй груз они мешком бросили на эту кровать. Солнышко застонал и умолк.

— Подарок от найпри, — сказал один мужчина. Второй рассмеялся.

Едва дождавшись, чтобы они вышли, я бросилась к Солнышку.

Он был холодным, как покойник. Я его таким и не помнила. Он всегда воскресал прежде, чем тело успевало остыть… Тем не менее, когда я нащупала пульс, оказалось, что его сердце бешено колотилось. Дыхание Солнышка было надсадным и хриплым… Новозоры вымыли его и облачили в штаны и белый балахон без рукавов — одежду новообращенного. Спрашивается, как они его мыли? В ледяной купели?..

— Солнышко…

Все мысли о его истинном имени разлетелись прочь, пока я, надрываясь, переворачивала огромное тело на спину и кутала в одеяло. Когда я притронулась к его лицу, он дернулся, глухо вскрикнув, точно раненое животное.

— Солнышко, это Орри! Орри!..

— Орри… — отозвался он наконец.

Голос был точно таким же сиплым, как у меня, причем, возможно, по той же причине. Спасибо и на том, что после этого он заметно успокоился, по крайней мере, дергаться от моих прикосновений перестал.

Датэ назвал его смертным, но я-то знала! Под личиной обычного (ну, почти) человека таился бог света… и этого-то бога вынудили провести пять суток в лишенном света аду! Бросившись на другой конец комнаты, я торопливо принесла светильник, который, по счастью, не успела задуть. Поможет ли ему такой крохотный светоч?.. Я поднесла его как можно ближе, поставив на полочку прямо над ложем Солнышка.

Его глаза были плотно зажмурены, все мышцы судорожно напряглись, точно готовые лопнуть канаты. Я отметила, что он стал чуть-чуть согреваться.

Не придумав лучшего средства, я влезла к нему под одеяло, чтобы поделиться телесным теплом. Мне пришлось нелегко — кровать была узкая, Солнышко едва помещался на ней и один. Делать нечего, я улеглась прямо поверх его тела, устроив голову у него на груди. Такое двусмысленное положение не особенно мне нравилось, но что еще я могла для него сделать?

Можешь представить мое изумление, когда Солнышко вдруг обнял меня руками и ногами и перевернулся, так что я оказалась внизу. Я и пикнуть, что называется, не успела. Его рука, просунутая под мою поясницу, крепко схватила меня, вторая поддерживала затылок, прижимая мою голову к его плечу, и одну ногу он закинул на обе мои. Я была не то чтобы пригвождена и раздавлена, но и особо пошевелиться не могла. Я, собственно, и не пыталась. Я была слишком ошеломлена и слишком занята гаданием, что могло вызвать такой жест приязни… если только я правильно толковала его.

То, что я не стала отбиваться, ни дать ни взять придало ему уверенности. Судорожное напряжение постепенно ушло из его тела, дыхание, обдававшее мое ухо, замедлилось почти до нормального. Прошло еще время, и наконец нам обоим стало тепло. И, несмотря на то что сегодня я и так проспала добрых полдня, меня опять разморило. Я пыталась не поддаваться дремоте, но ничего поделать не смогла — снова уснула.

Когда я открыла глаза, час определенно был поздний. Быть может, за полночь. Не то чтобы я выспалась, мне просто понадобилось в туалет. Некоторое время я раздумывала, как с этим быть: Солнышко по-прежнему обнимал меня, тесно прижимаясь всем телом: поди выпутайся. Ритм его дыхания говорил о том, что он спал, и очень крепко. Лучшее лекарство после тяжких истязаний, которые он перенес.

Очень осторожно и медленно я высвободилась из его рук и села, потом кое-как перелезла через него и спустила ноги на пол. К этому моменту меня уже по-настоящему подпирало. Я торопливо встала…

Железная рука сомкнулась на моем запястье. Я даже вскрикнула от неожиданности.

— Ты куда?.. — прохрипел Солнышко.

Переведя дух, чтобы успокоить испуганно зашедшееся сердце, я ответила:

— В уборную!

И стала ждать, чтобы он меня отпустил. Он, однако, не пошевелился. Я стала беспокойно переминаться с ноги на ногу и наконец сказала: