Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Робеспьер угрожает: «Существует заговор; своей силой он обязан преступной коалиции, интригующей в самом Конвенте… Как исцелить это зло? Наказать изменников, обновить все бюро Комитета общей безопасности, очистить этот Комитет и подчинить его Комитету общественного спасения; очистить и самый Комитет общественного спасения, установить единство правительства под верховной властью Национального Конвента, являющегося центром и судьей, и таким образом под давлением национальной власти сокрушить все клики и воздвигнуть на их развалинах мощь справедливости и свободы…»
Какая-то безумная волна страха охватывает всех. Ведь Робеспьер заносит нож над всеми, но заносит обессиленной рукой! Раньше он требовал жертв из рядов Конвента от имени больших Комитетов. Сейчас он выступает только от своего имени! Не называя никого, он тем самым называет всех.
Конвент в оцепенении и возмущении. Сначала следует трусливое предложение отпечатать речь и разослать ее. Но эта привычная мера словно пробуждает Конвент. Немедленно следует протест и требование передать речь на рассмотрение Комитетов. Барер, который еще не определил, куда дует ветер, произносит что-то неопределенное и двусмысленное. Но вот звучит резкое требование назвать имена: «Когда человек хвалится тем, что он обладает мужеством добродетели, он должен обладать мужеством говорить правду. Назовите тех, кого вы обвиняете».
Робеспьер молчит. Поднимается Камбон, на которого Робеспьер откровенно намекнул в своей речи. «Пора сказать всю правду, — сказал он. — Один человек парализовал волю всего Национального Конвента: это человек, который только что произнес здесь речь, — это Робеспьер». Камбон отвергает все туманные обвинения. Его поддерживают Бийо-Варенн, Вадье и многие другие. Один Кутон пытается что-то сказать в защиту своего патрона. Конвент отменяет решение напечатать и разослать речь. Это небывалый провал Неподкупного, а в условиях того дня — катастрофа.
Камбон, один из самых солидных и честных монтаньяров, вынужденный вступить в борьбу против Робеспьера, давно уже понял, что стоит вопрос о жизни и смерти. Он каждый день посылает матери газету, чтобы дать ей знать, что он жив. 8 термидора он написал карандашом на очередном номере: «Завтра либо я буду мертв, либо Робеспьер».
События развертываются в бешеном ритме. Поражает противоречивость в поведении Робеспьера. С одной стороны, он отрекается от всего, даже от жизни. В его словах крайний пессимизм, отчаяние: «Еще не наступило время, когда порядочные люди могут безнаказанно служить родине…»
Но, с другой, он продолжает действовать и бороться. В тот же день 8 термидора идет в Якобинский клуб, чтобы второй раз прочитать свою огромную речь. Зал полон, и его горячо приветствуют. Бийо-Варенн и Колло д’Эрбуа пытаются выступить с оправданиями, но вызывают лишь взрыв яростного негодования. «На гильотину!» — кричат им и силой выталкивают из зала. Здесь господствуют люди, преданные Робеспьеру, председатель Революционного трибунала Дюма, его заместитель Кофиналь, мэр Парижа Флерио-Леско, назначенный вместо Шометта Пейян. Они не только ничего не делают, чтобы успокоить зал, напротив, пытаются внушить идею необходимости восстания против Конвента. Они уговаривают Неподкупного активно действовать против Комитетов. Но Робеспьер колеблется. Многие видят в его нерешительности в роковые дни термидора проявление якобы присущей ему страсти к соблюдению законности. В действительности он давно уже действует наперекор законам. Все его дела и слова за последние месяцы открыто, демонстративно направлены против принципов Декларации прав и конституции. Требования ввести ее в действие он объявляет преступлением. Дело объясняется его постоянной трусостью. Вспомним, как в ходе всех революционных кризисов он скрывался и выжидал. Он человек слова, но не дела.
Успех в Якобинском клубе успокоил его, и он решил, что на его стороне поддержка народа. Но он не учитывал того, что Клуб давно уже перестал быть народным обществом и стал собранием чиновников бюрократического аппарата, созданного им самим. Как раз в эти дни он окончательно терял поддержку народа, не забывшего ни расправы над «бешеными», ни казней Эбера, Шометта, вождей кордельеров. В первые дни термидора арестовали видного руководителя санкюлотов Легре, бывшего военного министра Бушотта. Любимый народом мэр Парижа Паш, смещенный Робеспьером, уже сидел в тюрьме. Каждый день Революционный трибунал отправлял на гильотину в среднем по 50 человек, подавляющее большинство которых составляли бедняки. 5 термидора объявили ставки максимума заработной платы. Рабочие теряли до половины заработка. О народе, о его нуждах, настроениях и заботах Робеспьер, как и раньше, судил по своему квартирохозяину Дюпле. Другого народа он так и не узнал и в лучшем случае пользовался народными движениями для продвижения к власти.
В полночь 8 термидора Робеспьер, довольный своим успехом в Якобинском клубе, спокойно вернулся домой, надеясь завтра добиться законного триумфа в Конвенте, где должен выступить с докладом Сен-Жюст. В крайнем случае, его поддержат Коммуна и Якобинский клуб.
Но многие в эту ночь не спали. Действует Комитет общественного спасения. Он упраздняет главное командование Национальной гвардии Парижа, во главе которого стоит Анрио, человек Робеспьера. Вместо этого создают новую систему: командовать по очереди будут шесть начальников легионов. Национальная гвардия обезглавлена, на случай, если Коммуна попытается использовать ее против Конвента в защиту Робеспьера. Бийо-Варенн и Колло д'Эрбуа (завтра он будет председательствовать в Конвенте) решили действовать там точно так, как с ними поступили только что в Якобинском клубе, откуда они еле унесли ноги. Конечно, Жозеф Фуше в эту ночь хлопочет особенно активно, хотя днем раньше он похоронил свою маленькую дочку. Бешеную активность развернул Тальен, еще один из «проконсулов» в черном списке Робеспьера. Недавно его прекрасную возлюбленную Терезу Кабаррюс по приказу Робеспьера заключили в тюрьму. Он только что получил от нее записку: «Полицейский чиновник объявил мне, что завтра меня отправят в трибунал, то есть на эшафот. Как это не похоже на прекрасный сон, который я видела сегодня: Робеспьера уже нет, а двери тюрьм открыты. Но из-за вашей трусости скоро во Франции не останется никого, кто смог бы это осуществить». Нет, Тальен докажет, что есть еще смелые мужчины и не зря его Тереза получит прозвище «Нотр-Дам де Термидор» — «Божья матерь Термидора».
9 термидора (27 июля) 1794 года в Конвенте происходит небывало драматическое заседание. Много политических сражений выиграл
