Аденауэр. Отец новой Германии - Чарльз Уильямс

Надолго его не хватило. В конце июня Мишель Дебре, французский министр обороны, выступил с речью в Национальном собрании, где вновь гальванизировал идею «тройственного директората» для НАТО. Он имел неосторожность высказаться в том смысле, что в современном мире государства, не располагающие потенциалом ядерного оружия, обречены быть сателлитами той или иной ядерной державы. Аденауэр усмотрел здесь очередную попытку унизить Федеративную Республику и обратился с протестом прямо к де Голлю. Тот ответил примирительным посланием, где содержалось приглашение на личную встречу в Рамбуйе.

29 июля Аденауэр вновь в дороге — на этот раз в Париж. В Рамбуйе де Голль тепло приветствовал его на ступенях своей резиденции — все очень напоминало их первую встречу в сентябре 1958 года. На сей раз Аденауэр был в более боевом настроении; быстро закончив обмен любезностями, он сразу взял быка за рога: как он, де Голль, мог позволить своему министру произносить такие речи? Хозяин попытался заверить гостя, что тот ошибается, думая, что Дебре хотел как-то задеть западных немцев; он имел в виду угрозу интересам Франции со стороны англичан и американцев. Однако Аденауэр смягчился лишь тогда, когда де Голль заявил ему, что не видит причин, почему бы Федеративной Республике самой не обзавестись ядерным оружием.

Аденауэр изложил содержание некоторых из этих бесед британскому премьеру Макмиллану, который, в свою очередь, 10 августа прибыл в Бонн с официальным визитом. Он поведал гостю также об общем у него с де Голлем мнении, что создаваемая Хальштейном брюссельская бюрократия пытается присвоить себе слишком много властных полномочий, что следовало бы активизировать работу Совета министров ЕЭС, что они оба против превращения сообщества в федеративное государство, что ассамблея ЕЭС должна состоять из делегатов, избираемых национальными парламентами, и т.д. О чем не рассказал Макмиллану, так это о том, что он добился от де Голля принципиального согласия на превращение ФРГ в будущем в ядерную державу. Не стал он откровенничать и по поводу того, что никто среди его коллег по кабинету и других высокопоставленных лиц не разделяет его восторга но поводу голлистской модели европейского будущего — ни Кроне, ни Брентано, ни Штраус, ни Герстенмайер, ни, естественно, Эрхард со Шредером, не говоря уже о Бланкенхорне, — и что даже верный Глобке не совсем согласен с ним по этому вопросу.

Вскоре различия в подходах к делу европейского строительства вылились в трудную проблему выбора между различными внешнеполитическими опциями. Когда от Бланкенхорна поступила информация о планах французского правительства внести изменения в Римский договор и вывести свои вооруженные силы в мирное время из подчинения верховному командованию НАТО, это вызвало болезненную реакцию со стороны большей части министров боннского кабинета. Аденауэр счел за благо в этих условиях отойти от линии на безоговорочную поддержку голлистских инициатив.

Дилемма, перед которой он оказался, была действительно не из легких. Если бы он поставил свои отношения с де Голлем во главу своих внешнеполитических приоритетов, то ему следовало бы поддержать его планы в отношении ЕЭС и НАТО. Напротив, если главным для него стала бы ориентация на НАТО и американский «ядерный зонтик», то это потребовало бы отмежевания от идей де Голля и покорного следования за «англосаксами». Совместить то и другое было невозможно. Очередной отпуск в Канденаббии, куда Аденауэр отправился 27 августа, он посвятил обдумыванию сложившейся ситуации и поискам выхода из нее.

Еще до отъезда, 15 августа, он отправил личное послание де Голлю, где рекомендовал ему умерить свои амбиции но части планов реформирования НАТО. Косвенным ответом на него стала пресс-конференция, устроенная де Голлем 5 сентября. Там он, по существу, повторил то, что уже говорил Аденауэру на июльской встрече в Рамбуйе: компетенция Европейской комиссии должна быть урезана в пользу национальных органов, а структура НАТО должна быть перестроена с учетом национальных различий его членов, другими словами — в интересах Франции. Аденауэр вполне мог бы и не писать — его послание было полностью проигнорировано.

Незадолго до окончания отпуска канцлера в Канденаббии посетили итальянский премьер Аминторе Фанфани, Бланкенхорн, Спаак и Норстед. Все они в один голос требовали от Аденауэра решительного отречения от голлистской ереси. Тот все еще колебался.

5 октября в Бонн прибыл Дебре в сопровождении Кув де Мюрвиля и ряда других официальных лиц. Незадолго до этого Аденауэр получил послание президента Эйзенхауэра, в котором прямо говорилось, что любые попытки ограничить прерогативы интегрированной командной структуры НАТО вынудят США начать вывод своих войск из Европы. С другой стороны, как раз во время визита Дебре в Бонн де Голль выступил в Гренобле с речью, где в очередной раз заявил, что единственной реальностью на политической карте Европы является национальное государство, а не какие-либо наднациональные образования. Прямое столкновение двух концепций было налицо.

Аденауэр наконец решился на трудный выбор. Он сообщил Дебре, что Федеративная Республика не может следовать за де Голлем по пути национализма и что он за сохранение существующей структуры НАТО. Для французской стороны это был сильный удар. Заключительный ужин во дворце Шаумбург пришлось отложить на час, пока французы не высказали все, что они думают о повороте в политике ФРГ, а западногерманская сторона пыталась оправдываться. Сам ужин проходил в ледяной атмосфере; хозяева и гости почти не разговаривали друг с другом.

Аденауэр спохватился, что зашел, видимо, слишком далеко, раскрыв все свои карты. На следующее утро при отъезде французской делегации он был сама любезность и даже подарил Дебре свое фото с дарственной надписью, что, видимо, должно было считаться высшей почестью. Вместе с тем в послании де Голлю он вновь подтвердил тезис о том, что холодная война вступила в самую опасную фазу и в этой ситуации особенно важно сохранить единство НАТО. В качестве уступки он выразил согласие с французским предложением о проведении в декабре в Париже совещания стран «шестерки» для обсуждения проблем их дальнейшего сотрудничества. Однако появившаяся трещина во франко-западногерманских отношениях продолжала расширяться. Де Голль в разговоре с Дебре отозвался об Аденауэре достаточно жестко: он, мол, теперь заодно с «англосаксами».

Совещание стран ЕЭС собралось только в феврале следующего, 1961 года. Причиной стала болезнь Аденауэра. В ноябре у него начался сильный кашель, который не поддавался никаким лекарствам. Аденауэр перенес простуду на ногах, в результате чего она перешла в бронхит, ему пришлось перейти на постельный режим. Он проболел всю вторую половину декабря и большую часть января. День ангела, Рождество, день рождения — все эти праздники прошли в несколько мрачноватой атмосфере. Родственники и немногие посетители отметили, что он похудел и на лице появились новые морщины, особенно на лбу.