Московские легенды. По заветной дороге российской истории - Владимир Муравьев

«Случайный приятель предложил познакомить меня с одной девицей. Но до того ли мне было, когда живот был набит одним черным хлебом, а голова обворожительными мечтами! Все же и при этих условиях я не избежал сверхплатонической любви. Произошло это так. Моя хозяйка (он снимал угол у прачки на Немецкой улице. — В. М.) стирала на богатый дом известного миллионера Ц. Там она говорила и обо мне. Заинтересовалась дочь Ц. Результатом была ее длинная переписка со мной. Наконец она прекратилась по независящим обстоятельствам. Родители нашли переписку подозрительной, и я получил тогда последнее письмо. Корреспондентку я ни разу не видел, но это не мешало мне влюбиться и недолгое время страдать.

Интересно, что в одном из писем к ней я уверял свой предмет, что я такой великий человек, которого еще не было да и не будет.

Даже моя девица в своем письме смеялась над этим. И теперь мне совестно вспомнить об этих словах. Но какова самоуверенность, какова храбрость, имея в виду те жалкие данные, которые я вмещал в себе! Правда, и тогда я уже думал о завоевании Вселенной».

Более подробно Циолковский рассказал об этой истории писателю Константину Николаевичу Алтайскому, который включил его рассказ в свою книгу «Циолковский рассказывает…». Циолковский назвал имя девушки — Ольга, фамилию же расшифровать отказался. По косвенным данным Алтайский определил, что корреспонденткой Циолковского была обитательница особняка на 1-й Мещанской.

В 1919–1920 годах в доме Моргунова помещался Штаб армии Южных республик, в начале 1920-х годов в нем был открыт туберкулезный диспансер, который занимает его и в настоящее время.

Следующие три многоэтажных жилых дома — № 27, постройки 1951 года, 29 и 31 — дореволюционные, после революции надстроенные, — завершают квартал. За последним домом имеется проезд к церкви Филиппа митрополита Московского и Олимпийскому спорткомплексу.

На месте нынешнего дома № 27 и его двора в 1820-е–1830-е годы стоял дом, принадлежавший «докторше Любови Христиановне Поль».

В нем снимал квартиру издатель популярного журнала «Московский телеграф» Николай Александрович Полевой, и здесь помещалась редакция его журнала.

Купеческий сын и сам купец (во дворе этого дома он построил водочный завод; это двухэтажное здание, в середине XIX века перестроенное под жилое, было снесено сравнительно недавно — в 1970-е годы), он по призванию был литератором и в конце концов вышел из «дела» и целиком занялся литературой. В своей литературной деятельности Полевой выступал выразителем психологии и идей своего класса. «Полевой начал демократизировать русскую литературу, — писал о нем А. И. Герцен, — он низвел ее с аристократических высот и сделал более народною или по меньшей мере более буржуазною». Полевой привлекал к сотрудничеству в своем журнале крупнейших современных писателей: П. А. Вяземского, А. С. Пушкина, Е. А. Боратынского, В. Ф. Одоевского и других. Сотрудничество это было достаточно шатко, так как всем своим направлением журнал выступал против «аристократической» дворянской литературы, к которой принадлежали все эти литераторы, и они вскоре разошлись с Полевым.

Но в 1820-е годы эти писатели часто бывали у Полевого — дома и в редакции.

Ксенофонт Алексеевич Полевой, брат и ближайший помощник Н. А. Полевого по изданию журнала, сам талантливый журналист, написал воспоминания о брате и других литераторах, с которыми ему довелось быть знакомым. Ему принадлежит одна из лучших характеристик А. С. Пушкина:

«Кто не знал Пушкина лично, — пишет К. А. Полевой, — для тех скажем, что отличительным характером его в обществе была задумчивость или какая-то тихая грусть, которую даже трудно выразить. Он казался при этом стесненным, попавшим не на свое место. Зато в искреннем, небольшом кругу, с людьми по сердцу, не было человека разговорчивее, любезнее, остроумнее. Тут он любил и посмеяться, и похохотать, глядел на жизнь только с веселой стороны, и с необыкновенною ловкостью мог открывать смешное. Одушевленный разговор его был красноречивою импровизацией, так что он обыкновенно увлекал всех, овладевал разговором, и это всегда кончалось тем, что и другие смолкали невольно, а говорил он. Если бы записан был хоть один такой разговор Пушкина, похожий на рассуждение, перед ним показались бы бледны профессорские речи Вильмена и Гизо.

Вообще Пушкин обладал необычайными умственными способностями. Уже во время славы своей он выучился, живя в деревне, латинскому языку, которого почти не знал, вышедши из Лицея. Потом, в Петербурге, изучил он английский язык в несколько месяцев, так что мог читать поэтов. Французский знал он в совершенстве. „Только с немецким не могу я сладить! — сказал он однажды. — Выучусь ему и опять все забуду: это случалось уже не раз“. Он страстно любил искусства и имел в них оригинальный взгляд. Тем особенно был занимателен и разговор его, что он обо всем судил умно, блестяще и чрезвычайно оригинально».

За последним домом квартала — старинная Срединка (или Серединка) — площадь между проспектом Мира и бывшей 2-й Мещанской, переименованной в 1966 году в улицу Гиляровского (известный репортер и мемуарист в молодые годы жил несколько лет на этой улице). Сейчас она заставлена современными торговыми павильонами, вокруг — современные многоэтажные дома, и лишь церковь Филиппа митрополита Московского осталась от старых времен. О Серединке пушкинской эпохи пишет в своих воспоминаниях «Из прошлого Москвы» Д. И. Никифоров, дополняя несколькими деталями ее тогдашний вид: «В юности моей жил я некоторое время на 1-й Мещанской, на так называемой „Серединке“, где есть небольшая площадка и на ней колодезь для пойла извозщичьих лошадей. На этой площадке был дом моего деда со старинными колоннами и мезонином. Дом этот мы продали бывшему в Москве корпусному командиру 6-го корпуса генерал-от-инфантерии Чеодаеву, где он и скончался».

Отсюда начиналась та часть 1-й Мещанской улицы, которая называлась «Крест» или «У Креста». Это название объединило собой и саму улицу, и прилегающую к ней местность.

Происхождение этого названия связано действительно с большим дубовым крестом, установленным здесь в XVII веке и простоявшим до 1936 года. Событие, связанное с его установкой, — памятная страница истории России и Москвы.

Святой Филипп митрополит Московский, во имя которого построена церковь на Серединке, один из святых покровителей московских, жил во времена царствования Ивана Грозного. Митрополит Филипп (до принятия монашества Федор Степанович Колычев) происходил из знатного боярского рода. Его отец занимал важные должности при дворе великого князя Московского Василия III, отца Ивана Грозного. На высокое положение при дворе московского государя мог рассчитывать и его сын. Но тот избрал иной жизненный путь: в тридцать лет он оставил мирскую жизнь, ушел в Соловецкий монастырь, прошел суровое послушание, постригся в монахи и впоследствии стал игуменом этого монастыря. По всей Руси Филипп пользовался славой праведника.

Я. П. Турыгин. Митрополит Филипп и Иван Грозный. Картина ХIХ в.

В 1566 году в страшное время разгула опричнины царь Иван Грозный вызвал его с Соловков в Москву и повелел принять должность главы Русской церкви — московского митрополита. Царю нужно было, чтобы это место занимал известный, почитаемый в народе человек, который своим авторитетом освящал бы его, царя, политику. Филипп ответил ему: «Повинуюсь твоей воле, но умири мою совесть: да не будет опричнины! Всякое царство разделенное (имеется в виду разделение Иваном Грозным жителей России на „опричнину“ и „земщину“. — В. М.) запустеет, по слову Господа, не могу благословлять тебя, видя скорбь отечества». Иван Грозный был разгневан, но затем «гнев свой отложил» и поставил новые условия: он будет выслушивать советы митрополита по государственным делам, но чтобы тот «в опричнину и в царский домовой обиход не вступался».

Филипп вынужден был согласиться. Но при торжественном возведении в сан первосвятителя Русской церкви он произнес Слово, в котором публично провозгласил, при каких условиях правления царя он может его поддерживать:

«О благочестивый царь! Богом сотворенное вместилище благой веры, поскольку большей сподобился ты благодати, постольку и должен Ему воздать.

Бог просит от нас благотворений: не одной лишь благой беседы, но и приношения благих дел. Поставленный над людьми, высоты ради земного твоего царствия, будь кроток к требующим твоей помощи, памятуя высшую над тобой державу горней власти. Отверзай уши твои к нищете страждущей, да и сам обрящешь слух Божий к твоим прошениям, ибо каковы мы бываем к нашим клевретам, таковым обрящем к себе и своего Владыку. Как всегда бодрствует кормчий, так и царский многоочитый ум должен твердо содержать правила доброго закона, иссушая потоки беззакония, да не погрязнет в волнах неправды корабль всемерныя жизни. Принимай хотящих советовать тебе благое, а не домогающихся только ласкательств, ибо одни радеют воистину о пользе, другие же заботятся только об угождении власти.