Раб. Часть 1 и 2 - Нидейла Нэльте

— Не знаю… — тихо.

Не выдерживаю, обнимаю его, шмыгаю носом.

— Прости… — шепчу. Долго чуть слышно выдыхает, ощущаю его тёплое дыхание на своих волосах, господи, да я бы не задумываясь жизнь отдала, только бы ты больше не зависел ни от кого и ни от чего!

Проводит руками по моей спине, нежно так, прямо не по себе. По-моему, сжимаю его крепче.

Тут же отпускает.

Вдруг выстреливает воспоминание. "Простите, забыл, что к вам нельзя без разрешения…" Ты же не можешь бояться ко мне прикоснуться?! Или можешь? Я же не могу всерьёз приказывать тебе это, не могу каждый раз давать разрешение!

Господи, да что творится в твоей голове?! Могу только предполагать, представляя всё, тобой пережитое. Я бы на твоём месте тоже никому не верила.

А вдруг… тебе по-прежнему противно?

— Иди отдыхай, — говорю. — Тебе же наверняка искупаться хочется. Можешь эту одежду выкинуть.

Опускает голову. Отпускаю. Прости, родной.

Поднимаюсь к себе.

Наружные стены дома, как и крыша, сделаны превосходно, полнейшая изоляция. Зато внутри все звуки более-менее прослушиваются. Дожидаюсь, когда зашумит душ. Надеюсь, ты там надолго.

Достаю комм, иду на кухню — подальше от спальни Антера. Накручиваю себя, пока не начинаю рыдать. Набираю номер Корнеля.

— Ямалита? — удивляется. Похоже, какое-то совещание прервала, ну и фиг с ним. Я женщина, мне всё можно. Извиняется, выходит в другое помещение, уже ко мне: — Что случилось, моя прекрасная леди?

— Извините, — всхлипываю, размазываю слёзы по щекам. — Я вас оторвала, наверное…

— Да ничего, ничего, дорогая, что с тобой?

— Как неловко… извините… мне просто не к кому обратиться…

— Кто тебя обидел, скажи мне?

Реву в голос:

— Сержааант Мюрааа Тимантиииль!

— Кто-кто?

— Тимантииииииль! Мы шли после заняяятия, такое заняяятие! А она пристала, дай проверю рабааа, заставила меня отдать пууульт, я ей говорю, всё нормально, а она давай валять <strong>моего</strong> раба по асфааальту, и не отдаёт, и такие вопросы задаёт, когда наказываю, да как одеваю, да… — реву, сгущаю краски, размахиваю руками, описываю в деталях с нужными мне акцентами. Думаю, рассказала бы ему нечто такое Олинка, полисменши сразу же не стало бы на дороге.

— Что, просто так подошла? — удивляется Корнель.

— Просто таааак! — рыдаю. — Она со мной… как с простолюдинкой, будто я самааа рабыня! Какое право она имеет проверять раба аристократки "Меченооосца"?!

— Никакого, если он ничего не сделал.

— Ничегооо! Я бы не дала, у меня же пульт с собооой!

— А о чём вы говорили? — цепкий козёл.

— Не пооомню, что-то о прааавилах… Какая разницааа? Я не могу говорить с рабооом?

Чёрт, не громкий ли я спектакль устроила? Надеюсь, вода заглушит. Так стараюсь, чтобы Антер видел поменьше спектаклей, выбивающих почву у него из-под ног. Да уж, на сегодня ему вполне хватит. Но не прерывать же теперь. Нужно, чтобы Корнель впечатлился.

— Она просто тааак пристала! К аристократке!!! Совсем места своего не знааает! — рыдаю.

— Тише, тише, девочка, — Корнель сама нежность, даже руку поднял, виртуальную проекцию погладить. Всхлипываю, киваю, якобы успокоиться пытаюсь, но не получается — снова в рёв.

— У нас такоё занятие быыыло… Мы там так… кричали, и… раба наказывали, и… вспоминааали! — давлю на жалость. — Почему, почемууу постоянно ко мне ктоо-нибудь цепляяяется?

— А что, ты своего по-прежнему без ошейника водишь?

— Даааа, — плачу. — Это же не запрещенооо?

— Нет, — пожимает плечами. — Но почему? И одеваешь как вольного.

Гад наблюдательный.

— Понима-аете… — начинаю заикаться. — Мне так проще… Я представля-яю, будто он на самом деле во-ольный, и всё, что делает… делает по своему жела-анию… Или представля-яю на его месте одного и-из… — спасибо занятию! Судорожно всхлипываю, делаю движения руками, чтобы Корнель точно понял, кого я представляю. — Думаю… что это кто-то из ни-их, но у меня есть над ним влааасть… вот он вольный, а вот уже ра-аз — и… Это, наверное, так глупо звучи-ит… Но ведь я же ничего не наруша-аю? — говорю жалобно.

— Конечно, нет, девочка. Не переживай. Я всё улажу, ты сержанта Тимантиль больше не увидишь.

— Что… с ней будет? — всхлипываю. — Куда её переведут?

— От многих факторов зависит, — отвечает уклончиво. — За то, что так себя с аристократкой повела, светит увольнение. Могут и в рабство продать.

Чёрт, что-то перестаралась я, наверное. Хоть и дрянь отменная с акульим взглядом, но всё равно жалко.

— Да не на-адо… — говорю. — Пусть только ко-о мне-е больше не-е…

— Не переживай, душа моя, дальше моя забота, — успокаивает Корнель. Ну и к чёрту, нечего стервой такой быть. Молись своей судьбе, сержант Тимантиль.

— Спасибо, — говорю, — еще раз простите… что оторвала… — всхлипываю.

— Хочешь, Олинке скажу, чтобы приехала? — предлагает радушный хозяин. Ещё этой гадины мне не хватало! — Поддержать тебя…

— Да нет, — опускаю голову, — мне и так неудобно, что столько времени забрала… у неё ж, наверное, свои дела… А я успокоительного напилась… Сейчас засну, наверное, никак прийти в себя не могла…

— Не переживай, я всё улажу, — сообщает Корнель, отключаясь. Выдыхаю, с чувством выполненного долга закрываю окно. Оборачиваюсь — как-то очень уж тихо. Антер в проходе, в халате.

— Я испугался, — оправдывается. — Показалось, вы плачете.

— Надеюсь, сержант Тимантиль нам больше не встретится, — говорю. Смотрит на меня с некоторым ужасом.

— Ты не рад? — интересуюсь.

— Что вы, госпожа… — голос такой далёкий. Рад-то он рад, а вот кто перед ним, никак понять не может. Пожалуй, и к лучшему. Не нужно ко мне привязываться. Я не знаю, когда понадобится снова тебя предать. Постараюсь вырвать отсюда, а там — живи вольно, милый…

Снова как-то не по себе. Что это за очередное представление Ямалита устроила? Или не представление? Может, правду говорила? Может, действительно меня для своих целей каких-то использует?

Иногда кажется, что я её давным давно знаю, такую искреннюю… А иногда — чужая, далёкая женщина, бездушная госпожа, которая вот-вот за пульт схватится. До сих пор страшно становится. А вдруг однажды всё закончится, она засмеётся и сообщит, что эксперимент подошёл к концу и со спокойной жизнью пора распроститься.

Не знаю, от чего ужаснее. От того, что могу снова окунуться в этот непрерывный болевой кошмар, или от того, что не станет её — Ямалиты, такой, какой я её вижу, какой знаю, какой…

Проходит мимо. Не представляю, что сказать. Но вдруг понимаю, что не могу отпустить, беру за руку, пугаюсь: не положено ведь. Отпускаю, извиняюсь. Останавливается. Оборачивается.