Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Андрей всё сидит в своей деревне и оттуда пишет письма с призывом поскорее начать работу над «Пикником».

БН корректирует:

«Работа с Тарковским, конечно, дело святое, но это же всё пока на соплях! А СЗоД (то есть „Стояли звери около двери“ — будущий „Жук в муравейнике“. — А.С.) и наша прямая обязанность, и дело также святое, и зависит только от нас».

АН ему в пандан откликается:

«Дело ещё и в том, что я больше не верю в затею с Тарковским. Он надолго погиб во мнении начальства: Ермаш получил за „Зеркало“ выговор и таким образом освободился от всякого чувства вины перед Андреем. Конечно, надежды терять не следует, но всё это явно откладывается в долгий ящик».

Однако проходит всего два месяца, и новая встреча с режиссёром переводит процесс в решающую стадию. 19 и 20 декабря появляются записи в рабочем дневнике АБС:

«Тарковский. Человек — животное + разум. Есть ещё что-то: душа, дух (мораль, нравственность). Истинно великое м.б. бессмысленным и нелепым — Христос».

«Видение их желаний (последствия): Стервятник — покушение на диктатора. Ред — соблазнение дочки наркоманом. Учёный — дрожка».

Это уже зачатки серьёзных размышлений о будущем фильме. А главное, решение принято — договор будет очень скоро подписан, а режиссёром обещает быть сам Андрей. И прямо с января АБС начинают очень плотно работать на Тарковского. Собственно, на весь 1976-й это становится их главным делом.

Уже к 1 февраля получен аванс и написан совсем новый сценарий. Вот подробный комментарий АНа:

«Тарковский прочитал. Пришёл, получил от меня деньги и выразил ФЕ. Понять его было чрезвычайно трудно, однако смысл его претензий в следующем:

А. Ему не надо, чтобы был атомный взрыв. Гл. обр. потому, что а) это значит, что учёный вышел с заранее обдуманным намерением и оное претворил в жизнь, пронеся идею невредимой и неизменной через всю Зону; вот если бы он вышел с этой идеей и в ходе перехода её изменил, тогда другое дело (или, если бы он вышел с другой идеей, а в конце пришел к выводу о взрыве, тогда тоже другое дело), б) Зону вообще не надо взрывать (я сказал ему, что речь идёт о Машине Желаний, но он возразил, что это всё равно), ибо она, Зона, есть квинтэссенция нашей жизни. Тут, естественно, у меня глаза на лоб полезли.

Б. Для него сценарий очень пестр, его надо ускучнять. Больше всего ему понравился телефонный разговор (только содержание должно быть другое) и сцена, где двое спят, а один на них смотрит. Эту сцену (сна) он хочет сделать очень длинной.

Впрочем, ближайшее его действие будет: утвердить это на худсовете как первый вариант, а потом всё обсудить заново и дать нам конкретные указания. На чём и порешили. Этим он будет заниматься сам».

В этом месте любопытно начать подсчёт вариантов. То, что АН условно называет первым, на самом деле уже второй. Дальше мы наверняка собьемся. БН, например, насчитывал девять вариантов, Евгений Цымбал — ассистент по реквизиту и некоторое время второй режиссёр на «Сталкере», — десять, АН — одиннадцать. Больше всех — двенадцать или тринадцать — насчитала Марианна (Маша) Чугунова, кроме своей основной работы ассистента по актёрам, многие годы добровольно выполнявшая обязанности секретаря Тарковского и находившаяся в курсе всех его дел. Эту цифру, пожалуй, можно считать наиболее верной.

В 1976-м АБС рассказывают всем друзьям, как они дико вкалывают над сценарием без видимой надежды на окончательный успех. Да, деньги пока дают, но тут работа не только и не столько за деньги, тут уже дело чести, тут уже азарт появляется и гордость — за то, что посягнули на нечто такое… А на всякие немыслимые претензии Андрея БН, например, реагирует, лаконично и мудро:

«Ну, что тут скажешь? Гений, он гений и есть. Надобно потрафлять, я понимаю. <…> Ты уж, брат, терпи. Такая наша в данном случае доля».

Меж тем пока Стругацкие пашут света белого не видя, ситуация совсем не так безоблачна. Не со стороны гения, а со стороны ненавидящих его чиновников. Начались бесконечные проволочки с подписанием фильма в производство. Того и гляди вообще всё остановят. И тогда по хорошо известной в Стране Советов методе, Тарковский пишет письмо на съезд партии о том, что ему не дают работать. Маша Чугунова отправляет его с Центрального телеграфа заказным письмом с уведомлением о вручении. Ну, повезло «Сталкеру», что так совпало! Хоть в чем-то, хоть один раз, а повезло. XXV съезд КПСС открывается 24 февраля, и уже через несколько дней Чугуновой звонят из приёмной Николая Трофимовича Сизова — генерального директора «Мосфильма» — и просят, чтобы она немедленно сбегала к Тарковскому домой (у него в новой квартире на Мосфильмовской тогда ещё не было телефона), потому что его срочно вызывают в Госкино. Сам председатель Филипп Тимофеевич Ермаш сказан: «Мы вас запускаем. Но с чем? Что у вас есть?» А у него из готового к работе в это время был только «Светлый ветер», о котором те категорически слышать не хотели, и сценарий Стругацких — он назывался тогда «Машина желаний».

Вот так и запустили «Сталкера».

В разговоре с Ермашом был и другой любопытный нюанс. Там рассматривались ещё два варианта: «Идиот» — давняя мечта Тарковского, — и «Уход Толстого» (к 150-летию Льва Николаевича). Когда остановились на «Машине желаний», Ермаш предупредил: «Имейте в виду, что Стругацкие — сложные люди. В сценарии для детской киностудии (имелся в виду „Бойцовый Кот“) они протаскивали сионистскую идею о том, что все евреи должны вернуться к себе на родину и воевать за её интересы». Вот так, ни больше ни меньше. Тарковский сдержал эмоции. Всё было слишком серьёзно для него. Вроде впрямую на него ещё баллон не катили. У Ермаша ещё не было личной ненависти к Андрею (это пришло года через полтора, после главных скандалов на «Сталкере»), но, как усердный и опытный чиновник, сталкиваясь с литературно-артистической гнилой интеллигенцией, он по привычке притормаживал дело до получения официального письма сверху. Решения принимались в ЦК, а за их провал отвечали в министерствах. Вот и не торопились ничего подписывать Филипп Ермаш и его главред Даль Орлов, но за Андрея заступался Сизов, по слухам, копающий под Ермаша. Поэтому игра стоила свеч, съезд подвернулся вовремя, и теперь надо было не уступать занятых позиций.

Итак, задача стала куда более практической, а требования Тарковского оставались всё такими же расплывчатыми и зыбкими, и БН в какой-то момент взмолился:

«Пусть он изложит на бумаге ну хотя бы план сценария, как он его видит. Если всё опять ограничится разговорами, мы не сможем действовать последовательными приближениями. А ведь нужно, грубо говоря, чтобы в первом варианте было, скажем, две подходящие сцены, во втором — пять, в третьем — десять и т. д. Попробуй убедить его взять в ручки перышко и перышком по бумажечке тяп-тяп-тяпоньки и чего-нибудь натяпать. И у него станет в голове яснее и у нас».