Избавление - Василий Соколов

Думая о Шмелеве как о человеке и военачальнике, Иван Мартынович находил, что эти два понятия, два качества как нельзя лучше уживались в нем, давая кристальной чистоты пример живым.

Как бы ненароком Гребенников поглядел сквозь стекло иллюминатора вниз. Под крылом самолета проплывала еле различимая, без межей и резких контрастов земля. "Мир кажется единым, когда смотришь на него сверху, издалека, - подумалось вдруг Ивану Мартыновичу. - На одной планете живем, а сколько еще раздоров, унижений человека, какое обнищание одних и богатство других, попирание целых наций и государств... Да, еще предстоят суровые классовые битвы, и потребуются немалые усилия и жертвы, чтобы утвердить на всей планете справедливость и равенство".

Почему Ивану Мартыновичу подумалось так именно сейчас, у гроба Шмелева, он и сам не знал. Знал другое: Шмелев всегда был бойцом переднего края, сама доброта и справедливость вели его по нелегкой, совсем неторной стежке. Вели всю жизнь...

Шмелев был неуступчив в своих убеждениях. Вспомнилось Гребенникову, как еще до войны, когда уже легла на землю предгрозовая тишина, Николай Григорьевич не дал разоружить свою дивизию, горячо спорил с отсталыми взглядами на войну, противился бытовавшим среди некоторой части военных ложным представлениям о легкости побед на войне, называя это попросту шапкозакидательством... Он готовил солдат к большой войне. И как же Шмелев дорожил каждым солдатом в каждом сражении...

"С умом воевал", - подумал Гребенников, и еще подумал, что, наверное, придет время, когда значение полководца, его величие и славу историки будут мерить не только по количеству выигранных битв, отвоеванных рубежей, форсированных рек, взятых городов и сел, захваченных трофеев и пленных, а главным образом и по тому, какою ценою и какой кровью это добыто. И когда перетасуют карты, отберут козыри, ставка будет взята на оставшихся, по праву заслуженных, на таких, как Шмелев...

"Сбереженные тобою жизни отцов и сыновей, - подумал Гребенников, - не будут оплакиваться матерями, женами, детьми. Эх, Николай Григорьевич, вздохнул Иван Мартынович, глядя на гроб. - Сколько ударов судьбы принял ты на себя... И как не дорожили ни мы, ни ты сам твоей собственной жизнью, как же были расточительны..."

Из кабины вышел командир экипажа и громко объявил:

- Приближаемся к Ленинграду.

__________

Часом раньше трофейная подлатанная, дребезжащая машина остановилась у дома, где, по всей вероятности, была старая квартира Шмелевых. Представитель комендатуры, немолодой, хмурый майор, у которого все было хмуро - и стынущие глаза, и лоб в морщинах, и свисавшие со лба кустистые брови, - пытался сличить телеграмму с табличкой на доме, но табличка облезла, и он обратился к встреченной у подъезда женщине, длинноногой, как цапля.

- Здесь проживает семья генерала Шмелева?

- Которая? Та, что с дитем воевала в партизанах? Сынок-то ее вернулся из неметчины...

- Похоже, она.

Ни слова больше не говоря, женщина зашагала по ступеням. На пятом этаже передохнула, поджидая майора, постучалась в дверь с медной табличкой, позвала:

- Катерина, Катерина Степановна! К вам гость.

В дверях появилась женщина в линялой гимнастерке с засученными рукавами, изобразила на усталом лице улыбку, и эта улыбка сделала лицо приятно-миловидным.

- Проходите, пожалуйста. В самый раз к столу. Поздно легли вчера... извиняющимся тоном проговорила Екатерина Степановна.

- Да нам некогда. Самолет скоро прибывает. Из Берлина... Поедемте... Видите, дело такое... - майор поперхнулся.

- Какое? - забеспокоилась Екатерина Степановна.

- Вы должны быть готовы... готовы ко всяким неприятностям. Не то чтоб... Не... - голос у майора запинался, он комкал слова и, видя, как женщина остолбенела, не зная, что делать, поторопил, глядя на часы: Собирайтесь. У нас времени в обрез...

- Прибывает на самолете... Писал, в отпуск собирается. Как раз в июне. Вот и прибывает... Но что случилось? Почему вы пришли за мной? Ранен, заболел? - спрашивала она пресекающимся от испуга голосом.

Майор смолчал, она же расспрашивать дальше не могла, хотела снять гимнастерку, но майор догадливо опередил:

- Зачем, товарищ Шмелева? Можно в гимнастерке, даже удобнее... Вы партизанкой были, и форма вам к лицу.

- К лицу, - машинально проговорила Екатерина Степановна, хотела что-то спросить, но запнулась.

Подошла девочка лет одиннадцати, вылитая мать - голубоглазая, стройненькая, только немного портил ее лицо рубец некогда рассеченного носа.

- Где это ее так царапнуло? - не удержался спросить майор, силясь отвлечь ничего не значащими разговорами от главного, ради чего приехал.

- Сама ударилась... - походя ответила майору девочка и обратилась к матери: - Папа приезжает, да? На самолете, ой как здорово! И я поеду встречать... - И, заметив на лице матери неодобрение, настойчиво повторила: - Поеду, поеду! И не упрашивай, мама, ты же меня знаешь...

- Упрямая, - сказала мать. - А метка у нее на носу... партизанская, со мной была. Конечно, не от какого-нибудь осколка. Просто в темноте на проволоку у шалаша наткнулась.

Вышли в подъезд, и только сейчас Екатерина Степановна спохватилась, что надо бы с цветами встречать, но где их купишь в спешке.

- Мам, а знаешь что... я придумала. В поле ромашек много. Нарву букет... Вот будет классически! - восхитилась своей сообразительностью Света.

К машине со двора подошел парнишка. Он, видимо, стругал с надрезанной корою палку, так как еще держал в руке перочинный нож. Был этот мальчишка худ, узкоплеч, но его худобу делал почти незаметной чей-то поношенный, не по росту, военный китель с оторванными пуговицами.

Узнав от Светы, что они едут на аэродром встречать папу, Алешка сказал:

- Ой, мутер! Можно, и я с вами?

Екатерина Степановна оборвала сына:

- Алешка, что значит - мутер? Выбрось из головы это слово, и чтобы никогда...

- Мама, мамуля, - умолял Алешка. - Больше не буду. Это я так, в шутку. И я поеду.

- В чем поедешь? В этом кителе с обтрепанными рукавами? Вот, скажет отец, вояка.

- А я китель сброшу и... обождите, я мигом, - он припустился бежать по лестнице, и было слышно, как она гудит под ногами. И минуты не прошло, как опять загудела лестница, паренек вернулся, на ходу напяливая на себя клетчатую рубашку. Глядя на него, Екатерина Степановна сейчас пожалела, что не написала мужу сразу, как прибыл Сын. Со дня на день ждала в отпуск.

Не успели усесться в машине - Екатерину Степановну майор почтительно заставил сесть рядом с водителем, а сам с детьми уместился на заднем сиденье, - как Света защебетала:

- Мне папа знаете что обещал привезти?

- Именно?.. - переспросил майор и прикусил язык, чувствуя, что говорит совсем невпопад, совсем не надо было этого спрашивать.