Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андре Моруа

А на экземпляре, подаренном Жанне, было написано:

Ты — ангел в этой жизни трудной, странной.Стань женщиной, но… оставайся Жанной!

Он требовал от снохи, чтобы его маленькие внуки Жорж и Жанна присутствовали на всех званых обедах. Няньки могли уложить их в постель только в одиннадцать часов вечера. Но иногда, вспоминает Жорж, «мы засыпали прямо за столом, убаюканные гулом голосов. Эдмон Гонкур мне рассказывал, что как-то раз Жанна уснула с куриной ножкой в руке, уткнувшись щекой в тарелку…».

В дни больших празднеств дети пили за здоровье дедушки. «Я, самая маленькая, пью за самого большого», — сказала Жанна 26 февраля. Слова, вероятно, придумал Мерис или Вакери. На своих именинах Жанна робко просила: «Скажите мне тосту». Если дед ворчал на нее, Жанна стыдила его: «Зачем бранишь, когда тебя любят?» Трехлетней Марте Феваль, когда она расшалилась, шестилетняя Жанна строго сказала: «Марта! Виктор Гюго смотрит на тебя». Дедушка рассказывал им сказки: «Злой мальчик и добрая собака», «Глупый король и умная блоха». На кусочках картона он рисовал для внучат гусиным пером картинки, служившие хорошими и плохими отметками за поведение, они находили Эти рисунки за столом под своими салфетками. «Иногда, — вспоминает Жорж Гюго, — на рисунках улыбались ангельские личики кудрявых деток в венках из звезд или же фантастические птицы с открытым клювом заливались песнями на цветущих ветках…»

Сборник «Искусство быть дедом» частью создан из заметок в записных книжках «обожающего и восхищенного» деда. Некоторые стихотворения в этой книге («Луна», «Жанну посадили в темный чулан») были стихотворным переложением детских «словечек». В других старик дед выражал свои чувства, удивляясь тому, что он, который боролся с императором, оказался «побежден» ребенком (Victor sed victus)[227]. Но он полагал, что поэт всегда должен переходить от житейского взгляда на мир к проникновению в его тайны. В Зоологическом саду он смотрел на ужасных чудовищ и глазами детей, и глазами мудреца. Малышам было страшно, но иногда и очень смешно. Старец же думал:

Я думаю, Господь привык работать спешно,Но обвинять Творца не следует, конечно,Его, который, всем вниманье уделя,Сумел изобрести цветенье миндаляИ радугу взметнул над укрощенным Понтом,Коль рядом ставит он колибри с мастодонтом.Сказать по правде, вкус плохой у старика.То гидру прячет в ров, то в яму червяка,И Микеланджело, божественный и жуткий,Перекликается с раблезианской шуткой.Таков Господь. Таким его я признаю[228].

Тут он заступался и за Господа Бога, и за поэта Гюго, за контрасты в природе и за антитезы в поэзии. Перед клеткой с тигром дети говорили: «Посмотри, какая большая кошка!» Поэта же приводило в смятение позевывание скучающего зверя, его раскрывшаяся пасть, и он с упоением видел, как «смешались здесь и ужас и любовь». А так как поэтическое совершенство мастера все возрастало, он без труда дополнил свой сборник стихами, созданными «из ничего», — то далекими от всякой действительности, как например, «Вечернее», то импрессионистскими, как стихи об утренних шумах на острове Гернси:

Голоса… Голоса… Свет сквозь веки… Гудит в переулкеНа соборе Петра затрезвонивший колокол гулкий.Крик веселых купальщиков: «Здесь!» — «Да не медли, живей!»Щебетание птиц, щебетание Жанны моей.Оклик Жоржа. И всклик петуха во дворе. И по крышеРаздражающий скреб. Конский топот — то громче, то тише.Свист косы. Подстригают газон у меня под окном.Стуки. Грохот тяжелых шагов по железу, как гром.Шум портовый. Шипенье машин паровых. Визг лебедки.Музыка полковая. Рывками. Сквозь музыку — четкийШаг солдат. Голоса. Два француза. Смеющийся бас:«Добрый день!» Я заспался, как видно. Который же час?Красношейка моя заливается. На наковальнеМолотков перебранка из кузни доносится дальней.Плеск воды. Пароход на ходу задыхается, споряС необъятною гладью, с могучим дыханием моря[229].

Сборник имел большой успех. Людям приятны простые и сладкие волнения. Образ старика, который с любовью приемлет свою роль деда, всегда будет нравиться. Притом было столько новизны в стремлении обожествить детей, подобно тому как множество поэтов обожествляли своих возлюбленных. «Создателю „Легенды веков“, — писал Теодор де Банвиль, — только ему одному и могло прийти это желание, и будет совершенно правильно сказать, что в искусстве и в поэзии тема „Дитя“ началась именно с него, наполнилась жизнью только с его творений…» Первое издание сборника было распродано за несколько дней; за ним быстро последовало несколько переизданий. Жорж и Жанна стали легендарными детьми. Париж восхищался ими, как Лондон своими наследными принцами.

6. Дьявол и его влечения

Еще до гроба материя вас покидает.

Умилительные прогулки с Жоржем и Жанной, ангельские стихи любящего деда не должны искажать образ Виктора Гюго в последние годы его жизни. Преклонение перед детской чистотой не положило конец любовным похождениям старика. 11 января 1877 года Алиса объявила Виктору Гюго, что после-шестилетнего вдовства она выходит замуж за Эдуара Локруа, депутата от департамента Буш-дю-Рон, бывшего секретаря Ренана, остроумного и язвительного журналиста. Собираясь заказать извещения о браке, она выразила желание, чтобы в числе извещающих фигурировал и ее знаменитый свекор, то есть она просила, чтобы сам Виктор Гюго сообщил, что вдова его сына Шарля перестанет носить «громкое имя» Гюго. Чтобы поддержать иллюзию о дружной семье, поэт согласился.

Виктор Гюго — Алисе, 27 марта 1877 года:

«Дорогая Алиса, вы знаете, что я никогда не рассылаю извещений… Однако ради вас я нарушу свои привычки в этом вопросе: не хочу отказать вам в вашей просьбе, которую вы выразили так мило и ласково, так изящно и грациозно. Раз вам этого хочется, поставьте мою фамилию в ваших извещениях. Что касается Луи Лана и Вакери[230] — выбор вы сделали прекрасный».

Но вот Алиса, как ей показалось, нашла в одном из стихотворений Гюго намек на вдов, не сохранивших верность покойным мужьям, и была этим опечалена. Приняв к сердцу ее огорчение, Гюго написал ей: «Милая, дорогая и прелестная Алиса, дочь моя, дитя мое, успокойтесь. Это стихотворение написано больше года тому назад, — могу показать вам рукопись. Я, как и вы, знаю, что вы доверили свою судьбу доброму и великодушному человеку. У меня только одна мысль — благословить вас».