Жизнь мальчишки - Роберт Рик МакКаммон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мистер Кардинале плохо знал Демона. Я так и не сумел ничего выяснить точно, но подозреваю, что она заранее подвесила бутылку с клеем за окном на прочной леске и, пока весь класс уминал ланч, втянула клей в окошко и исполнила задуманное. Когда все необходимые поверхности оказались смазаны, бутылка была выброшена через окно на газон, чтобы можно было незаметно подобрать ее там после уроков. Я никогда не слышал о клее, который держал бы так прочно. Позднее я узнал, что Демон сварила клей сама, использовав для него в качестве ингредиентов ил со дна Текумсе, пригоршню земли с кладбища Поултер-Хилл и кое-какие рецепты своей матери, например пирога, который та стряпала на день рождения дочери. С тех пор я даже думать не мог, что когда-нибудь решусь отведать дьявольской стряпни миссис Сатли. Кстати, миссис Сатли называла свой пирог «суперским», что в какой-то мере отражало его суть.
Я понимал: за тем, что Демону удалось перескочить сразу через класс, стояли объективные причины, но никогда не догадывался, что подлинный ее талант лежал в области химии.
В один промозглый день мы с отцом отправились в лес. Выбрав подходящую небольшую елку, мы срубили ее и принесли домой. В тот же вечер мама налущила кукурузы, и мы все вместе развесили на елке бусы из кукурузных зерен, блестящую серебряную и золотую мишуру и прочие рождественские украшения, которые весь год хранились в картонной коробке в чулане, чтобы быть извлеченными оттуда всего на одну неделю.
Бен разучивал рождественские гимны. Я несколько раз пытался дознаться у него, есть ли у мисс Гласс Зеленой попугай, но ничего определенного он так и не сказал. Никакого зеленого попугая он ни разу не видел, хотя и допускал, что сестры могли что-то прятать в задних комнатах своего домика.
Мы с отцом сходили в магазин и купили маме поваренную книгу и новую сковородку, а потом мы с мамой купили отцу несколько пар носков и белье. Отец в одиночку наведался к Вулворту и приобрел для мамы флакончик духов, а она приготовила ему в подарок клетчатый шарф. Таким образом, я хорошо был осведомлен, что находилось внутри красивых пакетов, разложенных под елкой, и испытывал от этого приятное чувство. Ничего не знал я только о содержимом двух пакетов с моим именем. Один из них был побольше, другой — поменьше: внутри их хранились тайны, дожидавшиеся назначенного часа.
Я сходил с ума от желания снять телефонную трубку и набрать номер сестер Гласс. В последний раз, когда подобная мысль пришла мне в голову, разыгралась трагедия. Однако я никогда не забывал о зеленом перышке. Очнувшись от очередного сна, в котором четыре негритянские девочки звали меня по имени, я протер глаза, щурясь от зимнего солнца, и взял зеленое перышко с ночного столика, куда положил его еще с вечера. Я решил не звонить сестрам Гласс, а лично наведаться к ним.
Оседлав Ракету, я покатил по улицам Зефира, украшенным к Рождеству гирляндами, к пряничному домику на Шентак-стрит. Нащупав в кармане перышко, я поднялся на крыльцо и постучал в дверь дома сестер Гласс.
Мне открыла мисс Гласс Голубая. Было еще довольно рано, едва минуло девять утра. На мисс Гласс Голубой был лазурный халат, на ногах — стеганые голубые шлепанцы. Ее светлые волосы были убраны в обычную высокую, как Маттерхорн[35], прическу, которую она, по-видимому, сооружала первым же делом, проснувшись поутру. Мисс Гласс Голубая взглянула на меня сквозь свои очки в черной оправе с толстыми стеклами. Под глазами у нее залегли темные круги.
— А, Кори Маккенсон, — проговорила она вялым голосом. — Что привело тебя ко мне?
— Я могу войти к вам на минутку?
— Я в доме одна.
— Гм… Я только на минуточку.
— Я одна, — повторила мисс Гласс Голубая, и я заметил, как на ее глаза за стеклами очков навернулись слезы.
Она вошла в дом, оставив дверь открытой. Я прошел вслед за мисс Голубой в жилище, по-прежнему являвшее собою музей изящных и легко бьющихся вещиц, каким я увидел его во время первого урока Бена. И тем не менее… чего-то не хватало.
— Я одна, — в очередной раз сказала мисс Гласс Голубая. И, рухнув на хлипкий диван, разрыдалась.
Чтобы не напустить в комнату холод, я притворил за собой дверь и вошел в гостиную.
— А где мисс Зел… я хотел сказать, ваша сестра мисс Гласс?
— Нет больше мисс Гласс, — ответила мисс Голубая с гримасой боли на лице.
— Ее нет дома? — не понял я.
— Нет. Она сейчас… только небесам известно, где она сейчас.
Мисс Голубая сняла очки, чтобы промокнуть слезы голубым кружевным платочком. Приглядевшись, я обнаружил, что без очков и с несколько менее высокой прической мисс Голубая выглядит совсем не такой… устрашающей — пожалуй, это слово наиболее подходило к ситуации.
— Что случилось? — спросил я с тревогой.
— Что случилось? — повторила она. — А то, что мое сердце вырвано у меня из груди, разбито и безжалостно растоптано. Вот так!
По ее лицу заструились новые слезы.
— О господи, — почти прошептала она, — я не могу об этом даже думать!
— Вас кто-то обидел?
— Обидел?! Да меня просто предали! — воскликнула мисс Голубая. — И кто это сделал? Моя плоть и кровь!
Она взяла со столика листок светло-зеленой бумаги и протянула его мне:
— Вот, сам прочитай!
Я послушно взял листок. Текст был написан темно-зелеными чернилами изящным почерком.
Дорогая Соня! Можно ли противиться взаимному зову двух сердец? Нет, конечно, остается лишь отдаться подобной страсти. Я не могу больше сопротивляться собственному чувству. В моей душе бушует пожар страстей. Музыка всегда остается прекрасной, дорогая сестра, но ноты выцветают. А любовь правит миром, и песнь ее разносится вечно. Я просто обязана
